Андрей Агафонов - Кровосмешение [СИ]

Крылов понимает, что разговор закончен, и тушит окурок в пустой сигаретной пачке, которую сжимал во время разговора.

— Завтра, — слышит он, уже стоя у двери, — завтра в одиннадцать встреча с активом, будешь ты и возьми еще нескольких. Мишу этого возьми, толковый парень.

Крылов кивает, не столько Тихонову, сколько своим мыслям, и бесшумно выходит из кабинета.

— Что? — улыбается Алена, глядя в глаза незнакомца.

— Ты такая… такая прекрасная вообще, — бормочет он.

— Спасибо тебе, милый, — ее глаза сияют, — ты устал, наверное. Поспи, я тебя согрею.

Она обвивает его руками и ногами. Целует в шею, в ухо. Он блаженно улыбается и засыпает.

Она водит пальцами по его груди, любуется безмятежным спокойным лицом, почти римским носом, высоким лбом. Он мерно, ровно дышит. Она приникает к нему еще плотнее. Он на мгновение вздрагивает, и она жарко шепчет, гладя его по щеке, по волосам:

— Все хорошо, милый, все хорошо. Спи, мой хороший…

Он затихает с улыбкой на губах.

По его шее стекает струйка крови.

— Я думал, ты его отпустишь, — говорит стоящий в дверях Логан.

— Милый, — улыбается Алена, вытягиваясь и нежась возле остывающего трупа, — я же все-таки вампир.

— Да, я помню, — говорит Логан и выходит, осторожно прикрыв за собой дверь.

Патлатые парни в джинсах и футболках с английскими надписями пьют портвейн и курят во дворе панельной брежневской девятиэтажки, свеженькой, еще не успевшей почернеть и облупиться. Вечер, на весь огромный двор горит единственный фонарь, освещая чудовищных размеров лужу.

Все очень прошто, шкашки обман, — шепеляво сообщает в открытое окно кассетный магнитофон, — шолнечный оштров шкрылся в туман…

Мимо компании, стараясь не смотреть в ее сторону, спешит маленький ушастый подросток в синей школьной форме с шевроном на рукаве и с исцарапанным пластиковым «дипломатом» в руке.

— Э! ты! — замечает его один из парней. Школьник ускоряет шаг. — Стоять!

Он бросается бежать, и через несколько секунд его бьют по ноге, он цепляется ей за другую ногу и позорно валится в лужу, обдирая колени о камни.

— Ну че, Тихон, — улыбается сверху патлатая харя, — не обиделся за прошлый раз?

Компания ржет.

— Ну и в этот не обидишься! — его хватают за рубашку так, что отлетают пуговицы, и тащат из лужи.

— Ненавижу вас! — плачет мальчик. — Всех ненавижу! Чтоб вы сдохли, сволочи!

В небольшом актовом зале ДК машиностроителей сцена украшена красными полотнищами и символами государственной власти — двуглавыми орлами. На сцене — небольшой стол, также покрытый кумачом. Стулья перед ним развернуты друг к другу немного боком, как будто ведут интимную, но не слишком доверительную беседу. Два первых ряда перед сценой кое-как заполнены активом — пара коммерсантов, один с наголо бритым шишковатым черепом и в мягком английском пиджаке, другой с окладистой сибирской бородой и чуть ли не в поддевке; начальники цехов машзавода и ударники труда; отличники народного просвещения и врачи высшей категории, выглядящие едва ли не проще ударников; всего двенадцать человек. Они переговариваются между собой, не вполне понимая цель встречи.

— Добрый день, — с эхом говорит в микрофон на столе невесть откуда взявшийся и. о. Губернатора, и все вздрагивают, — можно, наверное, начинать. Алексея Петровича вам представлять не надо, он на сегодня курирует работу правительства, в частности, силового блока.

Крылов, сидящий слева от и.о., сурово кивает. В зале слышен легкий ропот.

У выхода с горящей табличкой EXIT становится Михаил, скрестив руки на яйцах.

— Насколько я понимаю, вы все потрясены утратой, постигшей недавно меня и наш регион. Сегодня я хотел бы предложить вашему вниманию проект, который положит начало возрождению нашей губернии, а в перспективе и всей стране. Детали мы обсудим после короткой презентации. Миша!

Михаил кивает куда-то наверх. Из-под потолка с шелестом ниспадает белый экран. Сквозь зал из маленького окошечка наверху протягивается луч света, собирая пыль по пути. Звучит песня Владимира Асмолова «Вот и осень». На экране появляется снятая против света черная голова с оттопыренными ушами. Голова смотрит на Сибирск, утопающий в зелени, затем играющий всеми красками осени, затем укрытый снегом, как пеленой. Точка съемки не меняется, восходы и закаты мгновенно сменяют друг друга, облака закручиваются в вихрь. Ангара блещет как сабля в лучах солнца, темнеет, покрывается коркой льда.

Проникновенно поет Владимир Асмолов.

Внезапно над городом начинает сгущаться тьма. В синем воздухе золотом сияют фонари, облака становятся багровыми. Падает сплошная чернота. После паузы снова возникает тот же пейзаж с Ангарой, только никакого города нет — только остовы сгоревших домов. Черная голова поворачивается к зрителю, на нее падает свет, и зрители узнают лицо и.о., но странно постаревшее и какое-то мертвое. Лицо открывает рот, и все видят два крупных верхних клыка. И.о. улыбается.

— Мы были вчера, мы есть сегодня и будем завтра! — говорит бодрый комсомольский голос за кадром. — Партия Бессмертия!

ПАРТИЯ БЕССМЕРТИЯ — золотыми буквами без засечек на черном фоне сообщает экран.

Финальный кадр — на фоне размытых силуэтов и.о. идет как будто бы в колонне, неся в руках на шесте фотографию, на которой изображен он сам.

В зале вспыхивает свет.

— К сожалению, только осваиваю видеоредактор, — кашлянув, говорит в микрофон Тихонов, — но главная мысль, думаю, понятна.

Михаил посмеивается, глядя на ошалевший актив. Крылов сидит на сцене с непроницаемым лицом.

слышен красивый высокий голос современного певца.

Логан полулежит в черной обшарпанной ванне и бреет машинкой голову. Он выглядит пьяным и мертвым от усталости. На краю ванны стоит бокал с красным вином. В воде плавают куски черной шерсти. На затылке — островки нетронутых волос.

Но память покрыта такими! Большими! Снега-ми! — страдает певец.

— Дай я, — Вера садится на борт ванны. Логан покорно роняет машинку в ее ладонь. Она наклоняет его голову вперед и нацеливает лезвие машинки на черные островки.

— Ты любишь эту песню? — спрашивает она, склонив голову набок.

— Я ее… помню… — выдыхает Логан. — Я многое помню, но все как-то… кусками… целые десятилетия выпадают… как будто не было.

— Вот так, — Вера чуть высовывает язык между белых ровных зубов, — вот теперь хорошо… А скажи…