Аня Сокол - На неведомых тропинках. Сквозь чащу

- А если позвать, то эта " отрезанная рука", конечно, откликнется, - на этот раз голос беса был полон иронии.

- Отрезанная нет, - я чуть шевельнула второй рукой, и стежка изогнулась, ложась около ноги, - Обман в том, что душу не отрезают. Никогда. Будь это иначе ни демон, никто иной не смог бы влиять на заложника. Менять его... - стоило подумать об этом, как серебристые нити появились в воздухе, я знала, что их можно коснуться, можно дернуть, заставляя исчезнуть, но нельзя разорвать. Уже видела. В прошлом. подросток оказался намного смелее, взрослых, - Душа и тело связаны. И эта связь - улица с двусторонним движением, а я в любой момент могу нажать на тормоз. Или на газ.

Я потянулась свободной рукой вперед, чувствуя где-то рядом душу, это было похоже на... Трудно объяснить, я чувствовала ее так же, как и руку, хоть обе пока были при мне. Дерево, так похожее на карандашный рисунок на куске картона серого цвета, появилось в нашем мире, словно набросок, и только души на его ветвях казались, казались живыми.

- То, что мое моим и останется.

Ветки исчезли, оставив у меня на ладони ослепительное серебро.

Святые, ее прикосновения были такими... такими... Только одно сравнение проходило на ум, даже воспоминание. Во время болезни мама касалась рукой лба, иногда хмурилась, а иногда начинала легонько поглаживать, а потом всегда наклонялась и целовала.

Прикосновение души вызывало похожие чувства. Словно ко мне вернулось что-то незаслуженно забытое, но такое родное.

- Наверное, поэтому их и называют заложниками, - прошептала я, - Залог это не продажа, - капля стала медленно просачиваться под кожу, разливаясь внутри, растекаясь по венам, согревая и изгоняя лед, хрусталиками осевший в крови.

Древо исчезло, а я снова была целой. Я снова была собой. Не холодной, не горячей, обычной, словно выключатель с плюса на минус исчез. И не только он... Стежка, еще недавно так привычно ложившаяся в ладонь. Испарилась. Оставив после себя пустоту.

- Это было... не сложно, - едва заметно запнувшись, сказала я, но бес все равно заметил и улыбнулся, знакомо изогнув губы.

- Я видел, - ответил бестелесый, - И этот костюм тоже. Ты удивишься, но падальщик отнюдь не восторге.

- Не говори за него, - кое-что не изменилось даже по возвращении души, оно не смогло до конца погасить мою безотчетную злость на бесов, впрочем так было всегда, что человек, что нет, я терпеть не могла этих тварей.

- Хорошо, не буду. Скажу за тебя, вернее для тебя. Помнишь Тира? Как мгновение, один порыв, за которым последовали века сожалений. Все повторяется. Один круг завершен, начат второй. Ты вернула душу - импульсивный поступок, но не подумала об одном.

- Просвети.

- Ты не подумала о хозяине древа.

- Что? - глупо переспросила я, чувствуя, как ко мне на секунду вернулся холод севера.

- И теперь он знает, - без эмоций сказал бес, и из его алых глаз полилась кровь.

Нет, не кровь, напомнила я себе, а быстро наливающийся чернотой красноватый дым. Он закручивался, собираясь над головой Веника в подвижный невесомый кокон. Падальщик упал на землю, как отброшенный за ненадобностью костюм.

- Что за дурацкая манера говорить загадками и даже их не договаривать. Почему прямо не сказать, кто и что знает?

- Согласен, - раздался голос.

И мое сердце скакнуло к горлу. Черт, видимо не только гробокопатель, мог подойти ко мне незамеченным. Кольнуло беспокойство, я пошевелила пальцами, но стежка та Ки осталась лежать... где-то там, Святые, я даже не знала, как далеко она находиться.

Я подняла голову, около чаши источника стоял Кирилл, который сейчас, так сильно походил на человека. Свитер, джинсы, короткая стрижка... слишком короткая, кажется он подстригся. Седой наклонился и легко провел пальцами по чистой воде.

- Я знаю, а иногда много знать - это не так хорошо, как кажется.

Веник шевельнулся и попытался встать, немного неуклюже, словно еще не до конца вернул контроль над телом. Черный дым покинул его тело и собравшись грозовым облаком, вдруг устремился в небо. Бес сказал все, что хотел, или все, что ему велели сказать. Я больше не чувствовала его присутствия, я больше не чувствовала ничего. Совсем, только подступающую и такую человеческую панику.

Веник поднял голову и посмотрел на Седого. Спокойно посмотрел, без пиетета и подобострастия.

Сюрреалистическая картинка. Я только что побывала в прошлом, вернула душу, потеряла... Черт, почему они так смотрят друг на друга? Почему я не чувствую вкуса их эмоций ? Почему я снова вынуждена строить догадки, пытаясь увидеть на их лицах хоть что-нибудь? И почему, я не слышу биения их сердец? Святые...

- А мало - еще хуже, - демон выпрямился и поднял руку, с которой на редкую траву слетели прозрачные капли, и протянул падальщику, словно предлагая пожать. Простой жест. И очень страшный.

- Кирилл, я...

Беспомощные слова. И совершенно бесполезные.

Что я могла ему сказать? Да и надо ли?

Седой замер с протянутой рукой, и Веник... Мужчина, которого несколько часов назад я целовала, сломался. Сломался пополам, как кукла, которую согнул не рассчитавший силы ребенок.

Даже человек услышал треск костей. Я и услышала. Звук, от которого, кровь стынет в жилах. Почему это стало так важно для меня? Почему сейчас, я не просто знаю, а чувствую, что это важно?

Я бросилась к падальщику, уже зная, что не смогу помочь, но все равно не в силах остановится. Кирилл поднял вторую руку, выставляя вперед ладонь, и я ударилась о воздух, обо что-то невидимое и очень жесткое. Попробуйте врезаться в стену нарочно, разбегитесь и ... Уверяю, у вас не получится, чувство самосохранения не позволит, так называемая тормозная система человека. Другое дело если что-то появиться у вас на пути внезапно. Я ударилась, как муха о стекло.

Зазвенело в ушах, в носу что-то хрупнуло, на подбородок закапала кровь. Я почти успела забыть это чувство беспомощности, забыла, какой обжигающей может быть собственная боль. Забыла каково это - быть человеком.

Сломанный падальщик упал на землю. Над плечом Кирилла появилась ветка древа, Седой подняв руку, не глядя, снял одну из серебристых капель.

- Я всегда знаю, когда Брут что-то мое, - сказал демон, и я почему-то была уверена, что речь отнюдь не о моей душе.

Седой небрежно швырнул серебряную каплю Венику. Падальщик лежал на земле раскинув руки, сломанный поперек туловища, словно манекен из пластика. Я не видела лица гробокопателя, наверное, это и к лучшему. Капля шлепнулась ему на грудь, скрюченные пальцы загребли жирную землю и замерли. Веник не издал ни звука, хотя грудь его стала конвульсивно подергиваться. Соприкоснувшись с телом, капля зашипела, словно соприкоснувшись с горячей сковородкой.

Я подалась вперед и снова ударилась о невидимую преграду, на этот раз слабее, и вспыхнувшая боль отдалась в висках.