Роман Канушкин - Канал имени Москвы. Университет

– Ты ошибся не тогда. Раньше.

– Знаю. Но, может быть, мне удастся что-то исправить.

– Может быть… Ещё хочешь меня?

– Агнец…

Она рассмеялась, громко, но не по-ведьминому:

– Как же меня сводили с ума эти твои смущения, великий воин Тео… Известно мне, что ты любишь другую. Не так сильно, как меня когда-то. Хотя… Да и стара я.

Он улыбнулся:

– По-моему, нет, Агнец. Ты вечная.

Теперь она рассмеялась хорошим и открытым смехом:

– Ах, Тео, Тео, если б ты тогда не сбежал… Думал ли ты, как мы могли бы быть счастливы вместе? И сколько могли бы сделать? Твоя чёрная ведьма, которая никогда не была чёрной… Я помогу тебе. В этом тоже есть надежда.

– Агнец?

– Любовь-трава, которая на веки могла бы сделать тебя моим… Она привела тебя сюда, потому что ничего не проходит.

– О чём ты, Агнец? – хрипло спросил Фёдор.

– Не о том, что сейчас подумал. Я ведь чувствую это. Что-то в тебе сейчас борется и хочет навсегда остаться со мной. Но вот это была бы непростительная ошибка.

– Я ведь мало что помню. А её полюбил… когда ещё был юношей.

– Да знаю я всё.

– Не чёрная, да? – печально произнёс Фёдор.

– Эй, – она рассмеялась, Фёдору показалось, что подбадривающе, и от этого тихая боль коснулась сердца. – Помнишь, ты мне рассказывал, что на перстне одного великого древнего царя было написано: «Всё пройдёт»… И даже когда он его в отчаянии разбил: «Пройдёт и это»?

Фёдор молча смотрел на неё.

– А на внутренней стороне перстня было: «Ничего не проходит». Только это уже другой уровень. Я поняла это. Первое – это «как жить», чтобы оставаться сильной. И я не стала чёрной. Второе – «с чем жить», чтоб не стать пустышкой. Или чудовищем. Я не стала ни тем, ни другим. Не стала чёрной. И я помогу тебе. Для этого любовь-трава и вернула тебя ко мне. Ненадолго. Но только ты должен мне две вещи.

– Какие? – Фёдор поймал себя на том, что по-прежнему любуется ею и не может оторвать глаз.

– Пообещай, что не поступишь с нею так же, как со мной. Ева… Ты опять любишь ведьму, Тео.

– Я знаю.

– Нет. – Агнец протестующе тряхнула волосами. – Я не о той части женской сущности, что есть в каждой и что ведьма всегда. Ева очень сильна. Невероятно. Она этого ещё не знает, но обернуться может по-всякому. И вот если она станет чёрной…

– Почему ты так говоришь?

– Потому что Харон прав, и всё теперь зависит от тебя. Обещаешь? Мне, твоей чёрной ведьме, которая никогда не была чёрной?! Ты понимаешь, что я сейчас беру с тебя клятву? Понимаешь, какую ?

Фёдор кивнул. Она улыбнулась:

– Не задумываясь… Это хорошо, Тео. Клятва принята. Оракул Южного Порта, знаешь, конечно? Когда они соберутся все вместе, все двенадцать , тогда и придёт срок.

– Подожди, Агнец, а вторая вещь? – попросил Фёдор.

– Торопишься? Ну ладно, пусть так. – Она загадочно улыбнулась. – Давай начнём с этого…

Запахло пряными травами. У Фёдора закружилась голова. Наверное, не было никаких приворотов и никаких чар, но она околдовала его сразу, как только он её увидел. В первую же их встречу он понял, что она – самая прекрасная женщина на земле и он может утонуть в ней навсегда.

– Поцелуй меня ещё раз, – попросила Агнец. – Только по-настоящему…

Это повторилось, когда лодка Петропавла подошла вплотную к самым высоким башням города, одна из которых насчитывала больше ста этажей. Небоскрёбы Москва-Сити даже на фоне других, очень высоких зданий казались невероятными.

– Мы давно подумывали обжить их, – поделился Петропавел с Евой. – Сейчас, как видишь, всё чисто. Но даже в плохие дни туман никогда не поднимается выше одиннадцатого этажа. Но здесь что-то не то. Наши экспедиции работают постоянно, но мы никак не можем разобраться, в чём дело.

– Они… восхищают, – призналась Ева.

– Угу, – кивнул Петропавел. – И стратегическое положение очень удобно. Столько этажей в постоянной безопасности. Но здесь происходит что-то, мне кажется, не связанное с туманом. Отсюда постоянно пропадают вещи. А иногда появляется что-то, чего прежде не было.

– Как так? – не удержалась Ева.

Петропавел задумчиво пожал плечами:

– Это и пытаемся выяснить. Совсем рядом с Великим Университетом есть станция бывшего метро, я тебе рассказывал…

– Поезда под землёй.

– Да. «Воробьёвы горы» называется. Там тоже происходит нечто подобное. Но здесь значительно сильнее. Мы даже сначала полагали, что их попросту воруют. Вещи.

– Но кто же может воровать у гидов?

– О, Ева, есть кому. Одичавшие люди, к примеру, они достаточно опасны. Или животные, которые обжили город и совсем не боятся тумана.

– Хардов всегда говорил, что туман опасен для всего живого.

– Разумеется, Хардов прав. Но они чувствуют, когда туман агрессивен, и просто не покидают своих убежищ. А то, что происходит в Москва-Сити, не связано с плохими и хорошими днями. И этого ещё никто ни разу не видел своими глазами. Только без свидетелей. Такое впечатление, будто что-то внутри зданий знает о нас, играет и ждёт, когда не будет людей, чтобы вытворять свои фокусы.

– А что за вещи? – с неожиданным интересом спросила Ева.

– Разные. – Старый гид неопределённо пожал плечами, но глаза его хитро, по-мальчишески заблестели. – Я как-то раз обнаружил на своих вещах опрокинутый «Ундервуд».

– Оружие?

– Не совсем, – усмехнулся Петропавел. – Печатную машинку. Она была стара как мир, очень древняя, выпущенная задолго до катастрофы. Мои вещи были сложены в углу в бывшем кабинете большого босса на двадцать шестом этаже – в ту весну самая высокая активность была отмечена именно там. Рюкзак, верёвки, обвязка… Только с оружием я, как видишь, никогда не расстаюсь. Вышел переговорить с Хайтеком, Главой учёных, рассказывал тебе о нём…

Ева кивнула, не очень понимая, к чему он клонит.

– Хайтек тогда нагнал в башню Федерации кучу учёных и приволок не меньшую кучу приборов – всё безрезультатно… Вышел, переговорили, возвращаюсь к своим вещам – а там лежит это старое хламьё. «Ундервуд», как из старых романов о великих писателях. Вот Хайтек-то бесился, что там не успел установить ни одного из своих хитроумных приборов. Древняя, но совершенно исправная. В рабочем состоянии. Обычно мы сдаём все «неожиданные» вещи в отдел артефактов и реликвий, там их изучают, но я почему-то решил оставить машинку себе. Покажу, у меня в кабинете стоит.

– Вы ведь что-то хотите сказать мне? – спросила Ева.

Петропавел рассмеялся:

– Не больше того, что сказал. А у твоего отца, профессора Щедрина, никогда не было ничего подобного? У вас дома? В качестве украшения кабинета люди иногда держат старые ненужные вещи. Или, может, профессор работал на ней?