Кассандра Клэр - Леди полночь

Он атаковал холст, держа кисть как оружие, и краска разливалась, словно кровь.

Он писал в черных, красных и золотых тонах, позволяя событиям минувших дней вытечь из него, будто они были ядовитой отравой. Кисть полоснула по пустому холсту, и вот уже на нем был Марк на пляже, лунный свет играл на ужасных шрамах на его спине. Там был Тай с ножом, приставленным к горлу Кита Рука. Тавви, кричащий из-за ночных кошмаров. Марк, съежившийся от стила Джулиана.

Он понимал, что вспотел, что его волосы липли к его лбу. Он ощущал вкус соли и краски во рту. Он знал, что не должен быть здесь; он должен заниматься тем же, что и всегда: заботиться о Тавви, искать новые книги, чтобы насытить любопытство Тая, наносить исцеляющие руны на Ливви, когда она порежется во время фехтования, сидеть с Дрю, когда она будет смотреть плохие ужастики.

Он должен быть с Эммой. Но Эммы тут не было; она жила своей собственной жизнью, и так и должно было быть, такими должны быть отношения между парабатаями . Связь парабатаев – это не брак. Это нечто, что нельзя описать словами из английского языка примитивных. Ему полагалось желать счастья Эммы больше, чем своего собственного, и так он и делал. Так он и делал.

Так почему же он чувствовал, будто он был заколот до смерти изнутри?

Он пошарил в поисках золотой краски, потому что тоска поднималась в нем, пульсируя в его венах, и только нарисовав ее, можно было прогнать это прочь. А он не мог нарисовать ее без золотой краски. Он подхватил тюбик и — захлебнулся. Кисть с выпала из его руки и с грохотом упала на землю; он рухнул на колени. Он задыхался, его грудь свело судорогой. Он не мог втянуть в легкие воздух. Его глаза жгло, его горло горело.

Соль. Он захлебывался солью. Не солью в крови, а именно океанской солью. Он почувствовал привкус моря во рту и закашлялся, его тело сжалось, когда он выплюнул морскую воду на пол.

Морская вода? Он вытер рот тыльной стороной ладони, его сердце стучало. Сегодня он не приближался к океану. И все равно в его ушах он слышал звук, как из морской раковины. Его тело болело, а его руна парабатай пульсировала.

Потрясенный и дезориентированный, он дотронулся рукой до руны. И он знал . Он знал, не понимая, как, он знал это в глубине души, где его связь с Эммой была выкована огнем и кровью. Он знал, так как она была частью него, так как ее дыхание было его дыханием, и ее сны были его снами, и ее кровь была его кровью, и когда ее сердце остановится, он знал, что его замрет вместе с ней, и он будет рад этому, потому что он ни секунды не хотел бы жить в мире, где нет ее.

Он закрыл глаза и увидел вздымающийся океан, черно-синий и бездонный, заряженный силой самой первой волны, что разбивалась о первый в мире пустынный пляж. И он знал.

Куда ты пойдешь, туда и я пойду.

- Эмма, - прошептал он, сорвался и побежал.

Эмма не была уверена, что пугало ее в океане сильнее всего. В нем было буйство волн — темно-синие с белыми, будто кружевными, гребешками, они были обманчиво красивы, но, когда они приближались к берегу, они атаковали, словно кулаки. Она однажды была в ловушке обрушившейся волны, и помнила чувство падения, будто погружалась в шахту лифта, и как после этого вода с силой прижала ее к песку. Она задыхалась и боролась, пытаясь освободиться, чтобы выбраться обратно на воздух.

А еще глубина океана. Раньше она читала о людях, которые были выброшены в море, и как они сходили с ума, думая о том, что было под ними: мили и мили воды и темные, скользкие, зубастые существа, живущие в ней.

И ее вышвырнуло через иллюминатор прямо в океан, соленая вода поглотила Эмму, заполняя ее уши и глаза. Ее окружала вода, чернота распростерлась под ней, словно яма. Она могла видеть бледный квадрат смотровой двери, удаляющийся все дальше, но как она ни старалась, она не могла добраться туда. Течение было слишком сильно.

Безнадежно, она посмотрела вверх. Ее ведьмин огонь пропал, утонув в водах под ней. Свет от удаляющегося иллюминатора освещал пространство вокруг нее, но выше она не видела ничего, кроме темноты. У нее стреляло в ушах. Одному Разиэлю известно, на какой глубине она была. Вода около иллюминатора была бледно-зеленой, цвета нефрита, но все остальное было черным как смерть.

Она потянулась за стилом. Ее легкие уже ныли от боли. Дрейфуя в воде, толкая себя против течения, девушка прижала кончик стила к руке и нацарапала руну Дыхания.

Боль в легких ослабла. Но с отступившей болью на нее обрушился страх, ослепляющий по силе. Руна Дыхания облегчала ее борьбу за доступ к воздуху, но ужас от того, что могло окружать ее, был не менее интенсивным. Она потянулась за клинком Серафима на ее поясе и высвободила его.

Манукель, подумала она.

Клинок ожил в ее руке, озаряя воду вокруг нее и та стала мутно-золотой. На мгновение Эмма была ослеплена; затем ее зрение прояснилось, и она увидела их.

Демоны.

Девушка закричала, и вокруг безмолвно поднялся рой пузырьков. Они были прямо под ней, как восстающие кошмары: бугорчатые, скользкие существа. Размахивая щупальцами, увенчанными зазубренными зубами, они замолотили ими по направлению к ней. Она взмахнула Манукелем и отрубила покрытую шипами конечность, потянувшуюся к ее ноге. Черная кровь взорвалась в воде, вздымаясь клубами.

Алое, змееподобное нечто метнулась к ней сквозь воду. Она увернулась, врезавшись во что-то мягкое и мясистое. Она подавилась от отвращения и нанесла удар вниз; снова пролилась кровь. Море вокруг нее становилось цвета древесного угля.

Она толкала себя к поверхности, уносимая лавиной демонической крови. Поднимаясь все выше, она могла видеть белую луну, размытую жемчужину на поверхности воды. Руна Дыхания выгорела с ее кожи; казалось, что ее легкие вот-вот лопнут. Она чувствовала отток воды под ногами, но не смела посмотреть вниз. Эмма потянулась вверх, вверх к месту, где вода заканчивалась; она почувствовала, как ее рука прорвалась на поверхность, воздух остужал ее пальцы.

Что-то схватило ее за запястье. Клинок Серафима выпал из ее руки, светящаяся точка света, ускользавшая прочь от нее, когда она уже буксировала на поверхности воды. Она жадно глотнула воздуха, но было слишком рано. Вода заполнила ее легкие, грудную клетку, и темнота врезалась в нее с силой грузовика.

Идрис, 2009

На их с Джулианом церемонии парабатай Эмма узнала две важных вещи. Первая заключалась в том, что она не была последней из семьи Карстаирс, оставшейся в этом мире.

Их церемония парабатай проходила в Идрисе, потому что они сражались в Темной войне, и их доблесть была признана. По крайней мере, говорил Джулиан, она иногда признавалась — но не тогда, когда им нужно было что-то действительно важное, как, например, вернуть его сестру с острова Врангеля, а вот если нефилимы хотели закатить вечеринку по поводу того, какими нефилимы были классными, то всегда пожалуйста.