Мария Дахвана Хэдли - Магония (ЛП)

Нет. Уравновешенная Эли. В прошлом году у неё начались месячные, и как водится, всё прошло прекрасно. Она просто натянула леотард и отправилась на урок балета – никаких проблем.

Ко мне эти дни так и не явились, что, вообще-то, меня не очень расстраивает. Отсрочка мучений, как я говорю. Всё потому, что я слишком тощая и никак не могу набрать вес.

Уточнение: под «слишком тощей» я имею в виду не секси готку, которую только накрась помадой и наряди в платье в цветочек – и все сразу заметят, какая она милая. Я имею в виду ходячего мертвеца. Синюшная кожа, и порой, когда я кашляю, это весьма мерзко. Никаких обид.

Я сама не знаю, что же сегодня произошло. Папа должен был забрать меня из кабинета директора, куда я отправилась после нескольких воплей на тему прав, свободы воли и закрытых жалюзи. Мистер Гримм взглянул на меня и сказал, мол, я знаю, куда идти. К медсестре или к директору. Я обычно чередую.

Папа меня встретил, полный сочувствия, даже когда нам обоим дали отповедь. Налицо попытка относиться ко мне не как к уроду, а как к обычному человеку. В смысле, никаких поблажек.

Естественно, все поблажки уже задействованы.

К примеру, система работы с напарником. То есть за моими передвижениями по коридору, видимо, всегда кто-то краем глаза наблюдает – на случай, если вдруг начну задыхаться. Не особо-то я доверяю подобной подстраховке. И без понятия, кто сегодня был Дежурным по Азе.

А вот прочитанная лекция относительно стандартна.

Директор:Мисс Рэй, неблагоразумно с вашей стороны срывать урок.

Я хочу попросить его дать определение слову «благоразумно».

Потому что иногда я ловлю себя на «неблагоразумных» поступках, однако понимание этого меня не останавливает. Меня призывают тёмные уголки моего мозга, и они сильны. Чтобы оставаться сосредоточенной и не думать о них, каждый день приходится прилагать массу усилий.

В восьмом классе я утратила бдительность и час спустя превратила свой экземпляр романа «Гроздья гнева» в оригами-цирк из ста тридцати четырёх животных, страусов и слонов, вагончиков на колёсах и акробатов.

Ещё один скверный эпизод в третьем классе, когда я изо всех сил старалась отвернуться от аквариума. Меня не оставляло чувство, что рыбы на меня пялятся. А затем еще один, в шестом, когда в нашей классной комнате появилась канарейка. В то время, клянусь, она со мной разговаривала. Не словами. Просто сидела на своей жёрдочке, смотрела на меня в упор и пела, невероятно громко, так громко, что всем мешала, и пришлось переселить её в другую комнату.

Птицы. У меня с ними вечные проблемы. Меня бомбардирует всё, что пролетает сверху. На улице всегда ношу головные уборы.

В общем, вернёмся в кабинет директора.

Аза:Я видела что-то странное в небе.

Папа Азы:Прошу прощения за свою дочь. Её лекарства…

Аза (ненавидя, когда всё сваливают на галлюцинации) :Нет, вы правы. Мне стало скучно. Отсюда и поведение. Проехали.

Директор (пытаясь понять, а не издеваются ли над ним) :Просто не делайте так больше, мисс Рэй. Довольно выходок.

«Выходки» звучит как ругательство.

Покинув кабинет, я прижалась лицом к окну на лестничной площадке, в надежде увидеть то, не знаю что, что видела прежде. Но нет, напрасно. Всё исчезло.

Сейчас папа выглядит усталым. Он готовит. Сегодня у нас какая-то запеканка из макарон, приправленная соусом безнадёги. Арахисовое масло тоже в деле. Папа клянётся, что это настоящее тайское блюдо, но тайцы не едят макарон. И вяленого мяса. А здесь, я почти уверена, вяленое мясо есть.

– Она что-то видела, – говорит папа маме.

Мама смотрит на папу. Он регулярно влипает в неприятности за веру в явления, идущие вразрез с логикой. Страстный фантазёр. А мама и Эли – приземлённые реалисты. Наконец папа пожимает плечами и опять отворачивается к плите.

– Она галлюцинировала, – возражает мама, – а не видела.

– У неё живое воображение, – встревает Эли и посмеивается над глупой фразой, которую применяют ко мне столько, сколько я себя помню.

– Неважно, – говорю я. – Всё кончено. Забыли.

Я уже снова выходила на улицу, пялилась в небо – тёмное, с узким серпом луны – и ничего такого там не обнаружила. Просто небо, ну и Полярная звезда.

Мне нравится небо. В нём есть упорядоченность, которой нет в жизни. И нет, это не тот отстой, который вы вообразили: мол, умирающая девочка глядит на рай, и всё такое. Я не думаю о небесах как о каких-то райских кущах. Для меня это лишь скопления газов и отдалённое эхо звёзд, что уже давно погасли.

Настоящее имя Полярной звезды – Киносура. В честь нимфы. Ещё её называли «scip steorra», то есть «корабельная звезда», ориентир. В некоторых старых историях (стоит отдать должное множеству своеобразных и удивительных философов семнадцатого века – в частности, Жаку Гаффарелю, и нет, я не могу объяснить, как на него вышла, за исключением того, что однажды, в недрах библиотеки, увидела круговую диаграмму неба, и звёзды там выглядели, словно размножающиеся плодовые мушки в чаше Петри, и я просто помешалась)… Так вот, в некоторых старых историях группы звёзд складываются в буквы. Небесный алфавит. Послания, что меняются по мере вращения Земли. И глядя на небо под таким углом, можно увидеть внушительную перемещающуюся поэму или, может, абзац, сперва написанный одним автором, а затем, когда Земля сдвигается, отредактированный другим. Так что я всё смотрю и смотрю, пока однажды не смогу что-нибудь прочесть.

В детстве я как-то попыталась улизнуть ночью, чтобы налюбоваться звёздами по самое не могу. Мой план включал окно спальни, водосточную трубу и подъём вместо спуска. Мама застукала меня, когда я затаскивала одеяло на черепицу, но в итоге сдалась и опекала до четырёх утра, на всякий случай притащив дыхательную аппаратуру. Завёрнутые в моё одеяло, с термосом, фонариком и книгой созвездий, мы вместе смотрели на небо. Просто сидели там в тишине, и мама иногда показывала на один из звёздных рисунков и объясняла его значение.

Так на что мне жаловаться? Ну, это как посмотреть. Мои родители – просто мечта. Они без проблем поставили мне лампу с дырявым абажуром, чтобы, когда включаешь свет, на потолок спальни проецировался весь Млечный путь.

Представьте, что можете видеть звёзды, которые больше никто не видит. Если свет погаснет везде, во всём мире, небо станет ярким и умопомрачительным полотном – вот так и выглядит эффект от моей лампы.

Я без понятия, как ориентироваться по звёздам, но однажды читала о ком-то, кто на самодельном маленьком плоту одолел весь океан от Южной Америки до Полинезии. «Кон-Тики», так назывался плот. А плыл на нём норвежский путешественник по имени Тур.