Энн Райс - Дар волка

Их молчание было печально. Они были едины в этой печали.

— Как ты думаешь, прав ли был Тейяр де Шарден? — спросил Ройбен. — Что мы боимся того, что Бога не существует, лишь потому, что не способны физически осознать беспредельность Вселенной. Боимся, что личность теряется в этом, и что, возможно, существует сверхличность, которая правит всем этим, сверхосознающий бог, который вложил развивающееся сознание в каждого из нас…

Он умолк. У него никогда не было склонности к абстрактной теологии и философии. Ему нравились теории, которые можно было понять и применить, когда это нужно, ощутить, что каждая вещь имеет свое значение и судьбу в безграничном пространстве Вселенной. Даже он сам.

— Ройбен, — начал Джим. — Забирая жизнь разумного существа, виновного ли, невинного, ты идешь против этой великой силы прощения, какова бы она ни была, как бы ее ни описывали. Ты уничтожаешь это таинство, уничтожаешь силу его.

— Да, — ответил Ройбен, продолжая глядеть на дубы, которые уходили в тень дома по мере захода солнца. — Я знаю, что ты веришь в это, Джим. Но я чувствую это иначе, когда становлюсь Морфенкиндом. Чувствую, как нечто иное.

Ройбен поставил готовиться ягнячью рульку еще до того, как они отправились в лес, и мясо с овощами тушилось в котле весь день.

Потом Лаура приготовила сочный пряный салат из латука, помидоров и авокадо, заправив его нежнейшим оливковым маслом с травами. Они сели ужинать в утренней столовой, Ройбен, как обычно, ел все, до чего мог дотянуться, а Джим — всего понемногу.

Лаура надела платье, которое Ройбен счел старомодным. Он было пошито из желтой с белым хлопчатобумажной ткани в рубчик, с рукавами, аккуратно вышитыми манжетами и белыми пуговицами в виде цветков. Ее волосы были распущены и блестели. Она то и дело улыбалась Джиму, вовлекая его в беседу, расспрашивая его про церковь и про их работу.

Беседа завязалась. Они принялись обсуждать Мьюирский лес, регенерацию растений, то, как живет и развивается подлесок, как предотвратить его уничтожение множеством человеческих ног, вытаптывающих его. Ведь тысячи людей, по вполне понятной причине, желали своими глазами увидеть невероятную красоту секвой и всего, что растет в этом лесу.

Лаура не стала заговаривать о своем прошлом, а Ройбен не считал себя вправе переводить разговор на скользкую дорожку. Джим с готовностью принялся рассказывать про столовую при храме Святого Франциска, про то, сколько еды они собираются приготовить на День благодарения в этом году.

В прошлом Ройбен всегда помогал кормить людей в День благодарения при храме Святого Франциска, как и Фил, а потом и Селеста. Даже Грейс к ним присоединялась, когда у нее было время.

Ройбена охватило мрачное раздумье. В этом году его там не будет, он чувствовал это. И вряд ли даже будет дома в День благодарения, когда в семь вечера семья соберется за традиционной трапезой.

День благодарения всегда был шумным праздником жизни в доме на Русском Холме. Довольно часто вместе с ними его отмечала мать Селесты, Грейс без особых колебаний приглашала в дом интернов или стажеров, работающих с ней, если они жили далеко от своих семей. Фил каждый раз сочинял новые стихи, а один из его старых учеников, эксцентричный талантливый поэт, живший в дешевом доме на углу Хайт и Эшбери, часто заходил к ним и оставался до тех пор, пока кто-нибудь, со всей неизбежностью, не начинал с ним спорить насчет теории заговора, по которой тайная организация богатых и влиятельных людей постепенно уничтожает общество. После этого он обычно поспешно уходил в гневе.

Что ж, в этом году Ройбен вряд ли там будет.

Он проводил Джима до машины.

Ветер дул с океана. В шесть вечера уже стемнело, Джим замерз и спешил. Согласился сказать родным, что Ройбену необходимо побыть одному, но умолял его не терять с ним связи.

В этот момент подъехал Гэлтон на своем сияющем пикапе и, лишь коснувшись ногами плит, торжествующе провозгласил, что до пумы, которая убила его собаку, «добрались».

Джим выказал интерес с привычной безукоризненной вежливостью. Гэлтон поднял воротник и заново изложил всю историю с собакой, как его пес угадывал мысли, чувствовал опасность, спасал жизни, творил чудеса и постоянно сам выключал свет, лапами.

— Но откуда же вы узнали, что эта кошка мертва? — спросил Ройбен.

— О, ее нашли сегодня днем. Ей поставили метку на левое ухо, ученые из университета, четыре года назад. Это она, уж точно, и кто бы до нее ни добрался, она этого заслужила! Видимо, в наших лесах медведь завелся, так что будьте поосторожнее, и ты, и твоя чудесная девушка.

Ройбен кивнул. Он уже превращался в ледышку, но Гэлтон на холод внимания не обращал в пуховике на гусином пуху. Продолжал ругаться по поводу пумы.

— Они должны были дать мне разрешение на отстрел хищника, чтобы я с ней покончил, — сказал он. — О нет, они собирались ждать, пока она не убьет человека, и, поверь мне, так и было бы.

— А что с ее котятами? — спросил Ройбен, усмехаясь про себя. Он злорадствовал, зная, что это он убил кошку и наполовину съел ее, и ему доставляло мрачное наслаждение понимать, что Джим это знает, поскольку он ему сказал, но Джим промолчит, и Гэлтон не узнает об этом никогда. Ему стало немного стыдно, но он вспомнил кошку, свою трапезу, гнездо на деревьях и продолжил злорадствовать.

— А, эти котята теперь разбегутся и станут искать себе новую территорию. Может, один здесь и останется, кто знает? В Калифорнии их тысяч пять. Совсем недавно одна зашла в город и прогулялась по Беркли, в северной части, прямо перед витринами магазинов и ресторанами.

— Я помню, — сказал Джим. — Паника была. Мне надо спешить. Рад был познакомиться, мистер Гэлтон, надеюсь, еще увидимся.

— Так у вас в семье свой священник, — сказал Ройбену Гэлтон, когда Джим поехал в сторону леса на своем стареньком «Сабурбане». Габаритные огни вскоре исчезли среди деревьев. — Ты ездишь на «Порше», сынок, а он — на старой семейной машине.

— Ну, не то чтобы мы не пытались уговорить его купить себе нормальные колеса, — ответил Ройбен. — Мама купила ему «Мерседес», но он у него прожил дня два. Все бездомные из приюта принялись подшучивать над ним, и он просто отдал его обратно, приняв это близко к сердцу.

Он взял Гэлтона за руку.

— Пойдемте внутрь, — сказал он.

Они сели за белый кухонный стол, и Ройбен налил Гэлтону кофе. А затем спросил его, что он знает о Феликсе Нидеке.

— Что за человек это был?

— О, чудеснейший. Настоящий аристократ, старой закалки, если хочешь знать мое мнение. Не то чтобы я чертовски хорошо разбирался в аристократах, конечно. Думаю, на самом деле, не очень. Но он был человеком колоссальным, если хочешь. Здесь все его любили. В этих местах не было человека более щедрого, чем он. Когда он покинул сей мир, горевали все. Ведь мы не знали, что больше его никогда не увидим. Всегда думали, что это еще случится.