Евгений Щепетнов - Возвращение грифона

Я облегченно вздохнул и начал инструктаж.

Через сорок минут мы шли домой, оставив у Ольги скалку, которой я бил парней. Здоровенный тесак, что Маша прихватила из дома, забрали с собой. Убивала Ольга своим кухонным ножом…

Дорога назад прошла без приключений. Ольге было приказано поднять шум минут через двадцать после нашего ухода. Впрочем, поторапливаться все равно следовало — мало ли что приказали, — она могла решить делать все по-своему. Женщина есть женщина…

— Вань, а Вань… — сквозь дрему я услышал знакомый голос и удивился — почему «Вань»? Я же Вася? И тут же понял — Ваня, именно Ваня. Вася я только во сне, когда летаю в небесах на серебряных крыльях.

— Чего ты не спишь? Не устала, что ли? Надо было еще нам с тобой позаниматься любовью, чтобы дрыхла без задних ног…

— Неет… хватит. Кстати, ты так меня сегодня ночью возбуждал! Такой сильный, брутальный мужчина… хрясь дубинкой! Хрясь! Стоять, уроды! Ух, самец… ты во всем самец. Завидую твоей Василисе — уйдешь от меня к ней и забудешь несчастную Машу. Может хоть забеременею от тебя, хоть что-то останется… Странно так — покойного мужа до сих пор люблю. По-своему люблю. Вспоминаю, тоскую. Но и тебя люблю — аж в паху горит! Как подумаю о тебе — хочу до боли! Может, ты околдовал меня? Ну не может же так быть! Может, я вообще сдвинулась мозгами и стала нимфоманкой? У нас в клинике лечатся несколько таких несчастных баб, так мужчины врачи боятся к ним заходить — того и гляди член оторвут. Бросаются, как дикие. Страшно смотреть на них — им кого-никого, лишь бы мужчина был. Вернее — не мужчина, а пенис ходячий. Болезнь, однако. И они никогда не удовлетворяются. Все время хотят, а разрядки нет. Я не такая…

— Ты для этого меня разбудила? — усмехнулся я. — Сообщить, что ты мультиоргастичная женщина? Я и так это знаю. Чувствую. Тем более что ты так вопишь, будто кошка, которой придавили дверью хвост. Кстати — ты когти-то свои кошачьи придерживай. Всю спину мне располосовала. Хорошо еще, что на мне все заживает в секунду, а так — ходил бы сейчас в полосочку.

— Ничего. Это знак доблести — тебе почетно, что ты можешь так возбудить женщину. Пусть все видят, какой ты молодец! А что, вправду так воплю? Почему-то я сама не слышу этого… мне кажется, я такая тихонькая-тихонькая, такая кисочка, только мурлыкаю.

— То-то Барсик спрятался под диван от греха подальше — решил, видать, что хозяйку душат, а потом и его черед придет. Ну, так что случилось? Чего ты меня под утро разбудила? Что с тобой?

— Сама не знаю. Лезет в голову всякая дребедень, не спится мне. Как думаешь, Ольга выполнит то, что ты ей сказал?

— Выполнит. Чувствую. Такой ненависти, как у нее, я давно не ощущал. И баба она так-то неглупая.

— Неглупая? Интересно, просекла она, кто есть кто?

— Сдается, что да. Голос твой узнала. Ты на фига влезла со своими нравоучениями? Насчет того, что она сама виновата?

— Не выдержала. Ведь и в самом деле виновата. Если бы не она — и дочь была бы жива, и ей бы горя не досталось. Твари все-таки какие эти парни… А ты хорошо придумал. И твари убиты, и у нас руки чисты. Ну… почти чисты. Ты ведь нарочно ее надрючивал, я поняла. Настраивал на убийство, как торпеду.

— А что, разве я не правду сказал? Подержат и выпустят ублюдков. Вы же не будете вечно держать их в клинике. Полгода реабилитации — и пошел домой. Так?

— Так, только откуда ты это знаешь? Ой, неспроста знаешь. Есть в тебе что-то такое, что позволяет думать, что ты, во-первых, имеешь высшее образование. Во-вторых, имел какое-то отношение к правоохранительным органам.

— С чего решила?

— Насчет образования? У тебя правильная речь, без простонародных словечек. Если и проскакивают какие, то только ради того, чтобы похохмить. А когда забываешься, ощущение такое, как будто говоришь с преподавателем литературы. Насчет органов — ты совершенно автоматически стирал отпечатки пальцев в доме Ольги. Кроме того — со знанием дела рассказывал, что будет с преступниками. И это все точно — то, что ты рассказал. У нас кого только не держали — зарубил мать топором, побыл в больничке — и на свободу. Великолепно! Вроде как вылечился. Я спорила уже с главврачом по этому поводу — отпускаем в мир убийцу, — какое право мы имеем это делать? Он мне: а какое право мы имеем его тут держать? У нас нет пожизненных психушек с тюремным содержанием, как за границей, к примеру. В той же Америке. У нас или признают вменяемым и расстреливают — пусть даже он пускает слюни и скачет на четвереньках, или признают невменяемым, и тогда ему все сходит с рук. Давно подумывала уйти из клиники, заняться врачебной практикой. Не могу видеть того, что там происходит. Знаешь, скольким людям поставили диагноз «шизофрения» просто потому, что был звонок сверху?

— А зачем? Зачем такой диагноз?

— Чтобы не болтали лишнего. Политические. Не хочу участвовать в этом. Устроюсь куда-нибудь в поликлинику психиатром, буду брать шоколадки у благодарных посетителей, выписывать справки и уходить домой вовремя. Здесь до поликлиники идти пятнадцать минут. А я езжу черт-те куда… зачем это мне надо?

— А научная работа, а зарплата — ведь урежут небось?

— Научная работа? Да какой из меня ученый… по инерции уже занимаюсь. Для зарплаты. За степень надбавку получить. А много ли мне одной надо денег? На трусы и кусок хлеба хватит. А наряжаться — к чему? Старовата уже для новой семьи. Вот если бы ты остался…

— Маш… я чувствую, что мне придется уйти. Зачем ты рвешь сердце себе и мне? Ты мне не безразлична, наверное, даже я в тебя влюблен. Мне хорошо с тобой, и не только в постели. С тобой интересно поговорить, ты умная, образованная. Ты очень красива — в клинике я это не замечал, ты там всегда ненакрашенная ходила, а чуть подкрашиваешься — ты просто отпадная красавица!

— Какая красавица? Как ты сказал?

— Отпадная. Так — похоже, психиатр в тебе неистребим. Может, как-то можно его заглушить, а? Ну-ка, ну-ка… — Я сдвинул с груди женщины одеяло и стал целовать соски, тут же собравшиеся в тугие розово-коричневые ягодки. Она поежилась и покрылась мурашками, тяжело и прерывисто задышала, с упреком сказав:

— Ну что ты со мной делаешь?! Я и так уже просто булькаю внутри… после наших игрищ. И ты опять?!

— А нечего было будить. Зачем меня разговорами разогрела? Нет уж, теперь поздно… держись!

И она держалась. Полчаса. А после заснула, разбросав руки и ноги — левую ногу перекинула через меня, правая рука висит до пола, влажные красные губы полуоткрыты и время от времени пошлепывают, как будто пытаются поцеловать что-то, витающее в воздухе. Вырубилась напрочь, утомленная сексом и переживаниями. Наконец-то!

Я осторожно снял с себя ее голую ногу и положил поближе к другой, накрыл одеялом, поправив руку, и убрал со лба всклокоченные, намокшие от пота волосы. Полюбовался картиной спящей любовницы — нет ничего красивее спящих детишек и любимых женщин. Они чем-то сродни друг другу — во сне такие беззащитные, такие милые, хочется укрыть их от всех опасностей в мире, от зла и печали. Увы, не всегда это удается…