Оля Новая - Улыбки темного времени. Цикл историй [сборник litres]

Наташа вытерла слёзы и робко спросила:

– Правда?

– Конечно! Разве ЭТО стоит твоих слёз!?

Наташа улыбнулась. И её папа, простой инженер, работающий на трёх работах, чтобы прокормить семью, взялся за дело с таким рвением, словно от его усилий зависело благополучие всех близких или тринадцатая зарплата. Он осторожно подобрал нужный растворитель, нанёс его на ткань, затем хорошенько потёр её руками, и, словно по волшебству, противные чёрные разводы отступили, ушли в небытие. Наташа, молча наблюдавшая за происходящими метаморфозами, восхищенно воскликнула:

– Папа, они растворились! Папа, ты меня спас! Ура!!!

– Погоди, Натка, нужно постирать с мылом хорошенько, а то запах будет, как в автомастерской! – улыбнулся отец.

Вскоре ткань была отстирана и теперь уже выглядела как новенькая. В этот вечер Наташа засыпала со счастливой улыбкой на лице. Забылись слёзы и недобрые слова учительницы труда, и то, что мама была на дежурстве в больнице, и ворчащая бабушка. Помощь пришла! Она, Наташа, была не одинока, её любили и оберегали! И все неурядицы казались мелкими и незначительными.

Назавтра после школы Наташа первым делом как следует нагладила и отпарила ткань, а затем взялась за выкройки. На этот раз она выбрала изнанку и старательно обвела лекала. Довольная от проделанных трудов, Наташа взялась за остальные уроки, потом помогла бабушке с ужином и отправилась гулять. Поэтому когда, наконец, наступил день с уроками труда, она была спокойна.

– Сегодня у нас будет раскройка деталей и черновая намётка изделия. Здесь нужна точность и внимательность! Слышала, Кандинская?

Наташино спокойствие тут же куда-то делось, и она вся сжалась внутри. Всё её тело вспомнило, что она невнимательная, неаккуратная, что она не может. Напрасно Наташа пыталась унять трясущиеся руки, они всё равно дрожали мелким листом. Оттого раскройка длилась почти вечно: спина и голова горели огнём, ладони вспотели, и всё казалось странно нечётким от напряжения. Когда общее действо закончилось, другие девочки весело пересмеивались меж собой и хвалились получившимися деталями будущей ночной рубашки. Наташа одна молчала. И в своём одиноком молчании с ужасом рассматривала то, что у неё получилось. В волнении она перепутала линии разреза, и спинка получилась шире, чем должна была, один бок был длиннее, а горловина имела странную форму. Наташа закрыла глаза, представляя, что провалилась в глубокую и тёмную нору и никто-никто её не видит.

– Кандинская! Что это!? – раздался строгий голос учительницы.

Наташа съёжилась ещё больше. Кто теперь ей поможет, кто спасёт!?

– Надеюсь, никто не будет это носить. Переделаешь к следующему уроку и покажешь мне! А сейчас можешь идти домой, намётывать тебе всё равно нечего, – сухо отрезала учительница и пошла дальше по проходу между партами.

С одной стороны, Наташе ничего не сделали – даже двойку не поставили. Но это публичное унижение и признание того, что она ничего не может, прочно впечаталось в неё тяжким приговором. Минуты, когда она собирала портфель длились и длились. В полной тишине Наташа пробиралась к выходу из класса. Но стоило ей выйти и затворить за собой дверь, как раздался общий смех и оживленные разговоры. Наташа вздрогнула, как от удара, и медленно пошла в раздевалку.

На улице шёл пушистый, ласковый словно бабушкина перина, снег. Каждая снежинка плавно кружилась, ненадолго замирая в воздухе, будто показывая всем свои белые кружева. Наташа шла и не видела всей зимней красоты, что так старательно разворачивалась перед ней. Она чувствовала холод внутри и снаружи. Ей так хотелось сейчас опереться на кого-то или что-то, но опора никак не находилась. Её душили слёзы и собственное одиночество. Но плакать в голос она не могла, её так воспитали: на улице было людно, да и она была уже не маленькая. Скупые слезинки беззвучно скатывались по щекам. Так она и шла бы траурным шагом до самого дома, но одна нога ступила на лёд, спрятанный под снегом. Наташа ничего не успела понять, как оказалась на снегу, упав плашмя на спину. Словно невидимая рука повалила её наземь и заставила смотреть на волшебные снежинки, летящие прямо в лицо, вдыхать зимний свежий отдых и остановиться в своём самобичевании.

Наташа лежала и плакала, вспоминая все свои обиды и боль и не в силах подняться на ноги. Снежинки деликатно прикрывали её слёзы и омывали их небесной влагой. Мимо шёл старшеклассник из Наташиной школы, знатный драчун и хулиган, которого боялся даже директор и не знал уже, что с ним делать. Не говоря ни слова, он остановился рядом с Наташей и, склонив своё серьёзное лицо над ней, мягко, но решительно поднял её на ноги. На мгновение глаза девочки встретились с его глазами, и она увидела в них не ожидаемую злобу и агрессию. Она увидела боль, нежность, участие и доброту. Что-то перевернулось в Наташе. Она и позабыла из-за чего так убивалась пару минут назад.

– Чего валяешься? Застудишься, потом по больничкам бегать будешь! Ударилась чем? – нарочито небрежно произнёс парень.

Но Наташа не слушала, что он говорит. Она смотрела в его глаза и видела тревогу за неё и человеческое участие. Видела теплоту и свет. И тонула в них, отогревалась изнутри. Кому-то есть до неё дело! И самый грозный хулиган оказался человеком, наполненным теплом и добротой… Осмеянная и покинутая всеми девочка смотрела на хулигана с благодарностью и радостным удивлением. Слёзы продолжали литься из её глаз. Но то были слёзы радости, несущие с собой лёд её сердца, разочарования и обиды.

– Так, ты головой что ли ударилась? Ничего не говоришь! Пойдём присядем-посмотрим! – хулиган по-мужски взял инициативу в свои руки и осторожно повёл её к ближайшей скамейке. Сняв с девочки шапку, он осмотрел её голову, но ничего не увидел.

– Тебя тошнит? Голова кружится? – требовательно спросил он, разглядывая Наташины зрачки.

Наташа отрицательно помотала головой.

– Как тебя зовут? – вдруг спросила она.

– О, заговорила! Вова меня зовут. А тебя?

– Я Наташа… и меня выгнали…

– Откуда? Из дома?

– Нет, с уроков…

– И ты поэтому плачешь?

– Наверно…

– Меня каждый день выгоняют, если б я так убивался, что бы со мной стало, даже не знаю! Тебя обидели?

Наташа молча кивнула.

– Сильно?

Она снова кивнула.

– Училка? И весь класс смеялся небось?

– Да… – едва слышно пролепетала Наташа.

Неожиданно её как прорвало. Она с жаром рассказала Вове про ткань, про учительницу труда, как папа помогал пятна сводить, как она испортила выкройку и ей наказали переделать к следующему уроку, а ткани больше нет, и какой её выставили неумёхой, невнимательной, хуже всех, и как все, и всё это, и… Вова слушал внимательно, сам поражаясь, что сидит сейчас на заснеженной скамейке и слушает эту тринадцатилетнюю девочку, распухшую от слёз и внутренней боли. Он слушал её боль, и ей становилось легче. Он слышал её боль и видел свою. И она больше не металась в нём яростным зверем.