Сергей Лукьяненко - Дозоры: Ночной Дозор. Дневной Дозор. Сумеречный Дозор [сборник litres]

– Да я понимаю, – согласился я. – Это тот самый Сасаки, что вел дело девочек-оборотней в девяносто четвертом?

– Тот самый. – Семен заерзал в кресле. Лас продолжал стоять у дверей. – Он проездом в Европу, но что-то собирался обсудить с Гесером.

– И что случилось?

Семен возмущенно посмотрел на Ласа. Откашлялся и сказал:

– Господин стажер очень интересовался у меня, знает ли уважаемый Сасаки русский. Я объяснил, что не знает. Тогда господин стажер отпечатал на принтере плакатик и отправился встречать японца в Шереметьево… Да покажи ты плакат!

Лас со вздохом развернул рулончик.

Очень крупным шрифтом были напечатаны иероглифы японского имени. Не поленился Лас, поставил японские драйвера.

А повыше – шрифтом чуть поменьше – было напечатано:

«Второй московский конгресс жертв насильственного заражения холерой».

Сохранить каменное лицо стоило мне огромных усилий.

– Зачем ты это написал? – спросил я.

– Я всегда так иностранцев встречаю, – обиженно сказал Лас. – И своих деловых партнеров, и родственников – у меня за рубежом родня есть… Если они по-русски ни слова – я крупно печатаю имя на их родном языке, а поменьше – что-нибудь смешное на русском. Например: «Конференция транссексуалов нетрадиционных ориентаций», «Европейский фестиваль глухонемых музыкантов и исполнителей», «Форум активистов всемирного движения за полное половое воздержание»… И стою с плакатиком вот так… поворачиваюсь во все стороны, чтобы все встречающие увидели…

– Это я уже понял, – сказал я. – Я другое хочу узнать – зачем ты все это пишешь?

– Когда человек из таможни выходит – уже всему залу интересно узнать, кто он такой, – невозмутимо пояснил Лас. – При его появлении все улыбаются, многие аплодируют, свистят, машут руками. Человек-то все равно не понимает, почему такая реакция! Он видит только то, что все ему радуются, замечает свое имя – и ко мне. А я плакат быстро свертываю, веду его в машину. Человек потом всем рассказывает – какие замечательные, дружелюбные люди в России! Его все встречали улыбками!

– Балда, – с чувством сказал я. – Это человек. А Сасаки – Иной. Высший Иной, между прочим! Он русского не знает, но смысл надписей воспринимает на понятийном уровне!

Лас вздохнул и потупился:

– Да понял уже… Ну, если виноват – гоните в шею!

– Господин Сасаки обиделся? – спросил я.

Семен пожал плечами.

– Когда я все объяснил, то господин Сасаки изволил долго смеяться, – сообщил Лас.

– Пожалуйста, – попросил я. – Не делай так больше.

– Вообще?

– Хотя бы с Иными!

– Конечно, не стану! – пообещал Лас. – Смысл шутки теряется.

Я развел руками. Посмотрел на Семена.

– Подожди меня в коридоре, – велел Семен. – Плакат оставь!

– Вообще-то я коллекцию… – начал было Лас, но плакат оставил и вышел.

Когда дверь закрылась, Семен усмехнулся, взял плакат и снова свернул. Сообщил:

– Пройдусь по отделам, повеселю народ… Ты как?

– Ничего. – Я откинулся в кресле. – Обживаюсь.

– Высший… – протянул Семен. – Ха… А говорили – выше головы не прыгнешь. Высший маг… Какую карьеру сделал, Городецкий!

– Семен… я-то тут ни при чем. Так получилось.

– Да знаю, знаю… – Семен встал, прошелся по кабинету. Маленький, конечно, кабинет, но все-таки… – Заместитель по кадрам… ха. Темные теперь станут мутить воду. С тобой и Светланой у нас четверо Высших. А у Дневного, без Саушкина, остался один Завулон…

– Пусть рекрутируют к себе кого-нибудь из провинции, – сказал я. – Я не против. А то дождемся нового визита Зеркала [44].

– Мы теперь ученые, – кивнул Семен. – Мы на ошибках всегда учимся.

Он двинулся к двери, почесывая живот сквозь линялую футболку, – мудрый, добрый, усталый Светлый маг. Мы все становимся мудрыми и добрыми, когда устаем. У двери остановился, задумчиво посмотрел на меня:

– Жалко Саушкина. Хороший был парень, насколько это возможно… для Темного. Ты сам-то сильно переживаешь?

– У меня не было выбора, – сказал я. – И у него не было… и у меня.

Семен кивнул:

– И «Фуаран» жалко…

Костя сгорел в атмосфере через сутки после своего прыжка на орбиту. Все-таки это оказалась не слишком точная орбита.

И дипломат сгорел вместе с ним. Их держали в лучах локаторов до последней минуты. Инквизиция требовала организовать запуск шаттла, подобрать книгу, но для этого не хватило времени.

Что по мне – так и замечательно, что не хватило.

Возможно, он даже был жив, когда на высоте сотни километров его скафандр начал гореть под огненными поцелуями атмосферы. Все-таки он был вампир, и кислород для него не так важен, как для обычного Иного, – как и перегрев, и переохлаждение, и прочие прелести космоса, поджидающие космонавта в легком полетном скафандре. Я не знаю и не стану рыться в справочниках. Хотя бы потому, что никому не дано узнать, что страшнее – смерть от удушья или смерть в огне. Ведь никто не умирает дважды – даже вампиры.

«Смотри, я страшный бессмертный вампир! Я умею превращаться в волков и летучих мышей! Я летаю!»

Семен вышел, не сказав больше ни слова, а я долго сидел и смотрел в окно – на чистое безоблачное небо.

Небо не для нас.

Нам не дано летать.

И все, что мы можем, – это постараться не падать.

Июль 2002 – июль 2003 гг.

Кэндис Найт и Ричи Блэкмор. Shadow of the Moon.

Кэндис Найт и Ричи Блэкмор. Shadow of the Moon.

А. Романов – Ал. Макаревич. Городок.

Э. Шклярский. Я невидим.

Э. По. Молчание. Перевод К. Бальмонта.

Э. Шклярский. Интересно.

А. Романов. Кто виноват.

А. Васильев. Будь моей тенью.

А. Васильев. Будь моей тенью.

В. Высоцкий. Будут и стихи, и математика…

Ю. Буркин. Два мальчика.

Ю. Буркин. Два мальчика.

И. Кормильцев. Небо и трава.

И. Кормильцев. Люди.

М. Пушкина. Путь наверх.

М. Пушкина. Путь наверх.

М. Пушкина, В. Кипелов. Я свободен.

М. Пушкина, В. Кипелов. Я свободен.

И. Кормильцев. Как падший ангел.

И. Кормильцев. Нежный вампир.

К. Никольский. Зеркало мира.

Э. Шклярский. Иероглиф.

И. Кормильцев. Как падший ангел.

М. Пушкина. Смутное время.

М. Пушкина. Castlevania.