Мария Камардина - Чай с тишиной [СИ]

Берегут сердце острые шипы и широкие листья. Хранят от ошибок синие цветы с горьким запахом. Защищает цветок-василек свою хозяйку.

— Хороший ты мой, — ласково говорит Взрослая Ведьма и гладит льнущие к пальцам лепестки. — Красивый. И совсем не колючий, а пушистенький. И совсем не вредный, а заботливый… Ты только больше не кусайся. А я тебя буду любить и поливать, чтобы и дальше никуда не опаздывать, — только тихо, спокойно и гармонично, договорились?

Страх мурлычет, напевает — наконец-то его заметили и оценили! Много лет он старался, защищая маленькую хозяйку, и вот какая умная и сильная Ведьма выросла! И можно больше не отращивать шипы, а распускаться новыми красивыми цветочками — теперь его и так заметят и поймут.

Взрослая Ведьма осторожно прячет в сердце свой цветок-василек, усаживает между ромашкой и пионом, открывает глаза и улыбается.

В ее сердце есть место всем эмоциям.

В ее саду важен и нужен каждый цветок.

Взрослая Ведьма часто помогает другим.

Она с радостью откликается на любые просьбы. Она готова предложить помощь и поддержку, даже если ее стесняются попросить. Она с удовольствием и лёгкостью делится своей энергией с окружающими и так же легко наполняется вновь…

А ещё она нередко врет самой себе.

Да, она соглашается помочь и часто делает это позитивно и с удовольствием. Свои дела могут подождать, людям же нужно! А горечь от того, что «свое» давно покрылось пылью и скоро начнёт дурно пахнуть, нужно задвинуть поглубже. Только эгоисты занимаются «своим», нужно же думать о других хоть иногда!..

Вот только все чаще получается думать только о других и ненавидеть их за то, что совсем перестала думать о себе…

— Мне грустно, — говорит Маленькая Ведьма. — Давай поиграем?

— Некогда, — отмахивается Взрослая Ведьма, пытаясь впихнуть список дел на день на одну страничку в ежедневнике.

Да, она предлагает помощь. Во всяком случае, когда видит, что этой помощи от нее ждут и вот-вот попросят сами. Ну или если окружающие совсем-совсем глупые и никак не справятся, тоже можно подойти и помочь, и этак ещё глаза закатить, мол, как тяжело с вами, дураками.

— Ну поиграй со мной, — канючит Маленькая Ведьма, но Взрослая Ведьма раздраженно передергивает плечами:

— Я занята!

А закатывать глаза, между прочим, невежливо. Лучше дураков тихонечко обсудить с подругой или мужу пожаловаться. Можно и не обсуждать, конечно, копить в себе — а потом сорваться в крик и слезы, и плеснет накопленная темная энергия на самых близких…

— Ну мне скучно-о-о!

— Да замолчи ты уже! Некогда мне, понимаешь?! Не-ког-да!!! Да что ж такое, никаких сил нет, все ноешь и ноешь!..

…И когда все выплеснется, остаться пустой и лёгкой, как треснувший кувшин. Куда уж тут наполниться чем-то светлым, когда такая дырень внутри? Но только ремонтировать себя некогда, люди ждут, всем же нужно. И склеивается как попало, заматывается изолентой, только чтоб не сразу разлилось, наполняется — чем вышло, уж не обессудьте. Чистую родниковую воду ещё поискать надо, а уж про живую и речи нет — так далеко за ней идти, что не донести, утечет сквозь трещинки. Налить в кувшин наскоро водички из-под крана, и что, что ржавчиной отдает, кто хочет пить — привередничать не станет!

Вот только все равно привередничают, все равно обижаются, все равно недовольны. А трещины с каждым разом все шире, и за помощью обращаются все реже, и никому-то особенно не нужна водопроводная вода из дырявого кувшина…

— Эй, — говорит Взрослая Ведьма под конец дня. — Хочешь, поиграем?

Но внутри странно тихо, никто не ноет, никто не хнычет. Не с кем поиграть, не с кем посмеяться и порадоваться ярким краскам мира. Да и мир, честно сказать, не такой уж яркий, люди вокруг противные, видеть никого не хочется, помогать — тем более. Волосы тускнеют и теряют цвет, первые морщинки ложатся на лицо, навсегда оставляя на нем недовольную кислую мину, и в зеркало лучше не глядеть — смотрит из него не озорная девчонка с удивлённо распахнутыми глазами, а натуральная Баба Яга…

И страшно вдруг становится. Где она, эта девчонка? Спряталась где-то и плачет? Уснула? А может… В горле пересыхает, пальцы дрожат, старуха в зеркале криво ухмыляется и грозит скрюченным пальцем — никуда не денешься, милая, все там будем!..

Словно вспышка в голове — живой воды, скорее! Вот только дойдешь ли, донесешь ли, если старый кувшин рассыпается на черепки от одного взгляда? Слишком много воды он перенес, слишком небрежно с ним обращались — все горлышко в щербинках, ручка откололась, а рисунок и не разглядеть теперь. Сидишь, сгорбившись, над грудой глиняных осколков, в отчаянии перебираешь их, приставляешь один кусочек к другому дрожащими руками, и спина ноет, и глаза почти не видят от слез, и коса на плече лежит — почудился ли отблеск серебра в темных прядях?

Но когда почти не останется сил, острый осколок сорвется с пальцев, расцарапает ладонь — и брызнет на темную глину алым. И скорее поймешь, чем почувствуешь: сердце бьется, кровь течет — живая ещё.

А раз живая — не все потеряно.

Ведьма сметает черепки с пола, запирает двери, открывает книги. Буквы и слова переливаются, прячутся, играют, но Ведьма упорна: учись, иначе — смерть. И древние тома делятся тайнами, шепчут заклятия, оплетают цепочками слов, горят на коже буквы забытых алфавитов, распускаются в сердце образы, имена, смыслы.

— Спасибо, — шепчет Ведьма книгам.

И приходит знание.

Ведьма разводит огонь в очаге, расставляет по кругу свечи, зажигает ароматные травы. Пламя дышит жаром, трещат дрова, слезятся от дыма глаза, но Ведьма бесстрашна: гори, иначе — смерть. И Ведьма входит в очерченный пламенем круг и танцует с огнем, и распускается в ладонях огненный цветок, согревая, но не обжигая.

— Спасибо, — шепчет Ведьма огню.

И приходит сила.

Ведьма берет в руки кусок темной глины, мнет неподатливую массу, и пальцы скользят, и сохнут на коже разводы грязи. И платье в грязи, и лицо, и руки кажутся чужими, неловкими, неумелыми, и глина норовит то растечься лужей, то застыть камнем — не слепить ни нового кувшина, ни нового тела. Но Ведьма снова и снова зажигает огонь в сердце: твори, иначе — смерть. И на сотый раз глина отзывается, и с ней сама стихия земли ложится в ладони, древняя, но на сей раз послушная воле.

— Спасибо, — шепчет Ведьма глине.

И приходит уверенность.

Ведьма распахивает окна и двери и впускает в дом ветер. Звенят бубенцы над порогом, хлопают рамы, падает со стола посуда, и обжигают кожу прикосновения ледяного вихря. Но Ведьма умна: договаривайся, иначе — смерть. И звучат в воздухе сказки и песни, и ветер останавливается, завороженный, прислушивается, вьется рядом, подхватывая слова и мелодии, касается ласковым дуновением лица.