Ксения Сергеева - Доказательство

— Не трясись ты так, он же нормальный мужик, — Ёл пожал плечами. Его начинало порядком раздражать идиотское поведение пацана и вечные вопросы, страх и беспокойство.

— Кто?

— Геометр.

— Кто-кто?

Ёл вздохнул так тяжело, что Володька даже почувствовал себя виноватым и не рискнул уточнять что-либо еще, вместе с виной чувствуя то ли обиду, то ли смущение, то ли злость.

Желтое здание освещалось десятком фонарей. Мальчишка с удовольствием отметил про себя тот факт, что если фонари зажжены, то есть в этом мире кто-то кроме Ёла, человека с лицом, как у крысы, и некоего Геометра. Пока он продумывал весьма улыбающуюся мысль сбежать от странного проводника куда-нибудь к ближайшей электростанции, они подошли вплотную к стенам Адмиралтейства.

— Итак, запоминайте… Павлова, прекрати вертеться, ты не на прогулке с подружками, а на экскурсии, потребую описать всё, что сегодня узнаете, — и оценки поставлю, так что внимательнее… Ребята, соберитесь, — молодая историчка явно была не в ладах с восьмым «А». Создать дисциплину у нее никак не выходило, но так давно запланированная экскурсия по центральной площади города всё же должна была состояться. Зоя Ивановна смирилась с толпой разглядывающих что попало, только не памятники архитектуры, детей и продолжила вещать в пустоту: — Датой начала строительства Адмиралтейства считается 1704 год. Предполагалось, что это будет верфь для строительства русских кораблей. Лично Петр I разрабатывал чертежи. В военное время ключевые сооружения, такие как верфь, нуждались в особой обороне. Потому вокруг всего этого здания был возведен высокий земляной вал, вырыт глубокий ров и сооружено несколько бастионов для защиты. Однако башня со шпилем и фигуркой кораблика, которую мы можем видеть, была построена несколько позднее — в 30-х годах XVIII века. Автором ее был архитектор… Вольский! Вольский, ну хватит! Отдай ему папку, Андреев! Пусть хоть кто-то что-то записывает. Ты же записываешь, Вольский? Похвально… Так вот, архитектором башни был…

— Входим, — Ёл почти незаметным и быстрым движением открыл ворота и, опасливо озираясь по сторонам, сильной рукой втолкнул Володьку под свод и захлопнул створку. — Добрались, кажется.

Только сейчас Вольский заметил, как обмякла фигура Ёла, так напряженная до этого, как тяжело даются ему вздохи и с каким шумом — выдохи, насколько побелели костяшки пальцев, впившихся в дуги колес.

— Вам нехорошо?

— Стены строить, знаешь ли, не дом искать.

— Стены? — Володька оглянулся непонимающе: что, это Ёл построил? Да конечно! Нет… Это кто-то, когда-то… давно… кто-то ему говорил. — Стены?

— Они самые.

— Кто-нибудь объяснит мне, что происходит?! — Володька уже кричал и готов был убить того человека, о состоянии которого только что так заботливо осведомлялся. Куда привели? Зачем? К кому? Его отправят, наконец, домой или так и придется мотаться от одного памятника к другому, собирая какие-то ошметки то ли воспоминаний, то ли ощущений? Что вообще происходит?! — Кто-нибудь мне объяснит?!

— Да. Только не кричи так, мальчик, — тихий и тонкий голос незнакомца, словно вырезавшегося из тени, заставил кулаки разжаться. Дорогой серый костюм, коротко стриженные черные волосы, тонкие пальцы и невероятно прямая спина этого господина вселяли некоторое уважение. Володька даже одобрительно посмотрел на него, почувствовав, что кто-кто, но такой основательный по виду человек не сможет оставить его вопросы без ответов. Такие всегда всё объясняют. Спокойно, с чувством, толком, с расстановкой, такие никогда не совершают поспешных поступков — вон как воротничок отглажен! Наверное, незнакомец тут большая шишка. Серьезный и ровный, по всему видать. Определенно, теперь Володька попал в хорошие руки.

— А-а-а, вот и ты, — Ёл судорожно выдохнул еще раз и стер пот рукавом куртки, поношенной, местами в пятнах непонятного происхождения. — Выпью-ка я чего-нибудь. Они меня порядком издергали. Надо бы вернуться в «таверну». Только и делаю, что мотаюсь туда-сюда, обычно хоть не пристают, а тут так и норовили пристроиться, едва не порушили… И у Мана там свистопляска сейчас начнется, нужно помочь, а я устал, устал, да… Жили тихо-мирно, а тут… Ты понимаешь же?

— Понимаю, ступай, — незнакомец глупо хихикнул, разворачивая кресло Ёла к выходу, понимающе, сочувственно покачал головой и добавил: — Иди, друг мой, иди.

Затем он опустил руку на плечо Володьки, обращаясь к мальчику и отметая все возможные вопросы по поводу и без:

— Идем-идем, нам пора уже.

Странным был этот незнакомец. Двери открывались перед ним — Володька готов был поклясться — еще до того, как тот прикасался к дверной ручке. Коридоры были темными, освещаемыми лишь свечой, которую в вытянутой руке нес мужчина. Вольский сбился в счете поворотов, приписав зданию схожесть с лабиринтом. Сколько раз они вильнули, проходя из одной комнаты в другую, поднимаясь и опускаясь по кривеньким лестницам? По кругу, что ли, ходят? И куда придут? Тут мужчина резко остановился, провозгласив «О! Пришли!» так, словно сам изрядно удивился этому факту. Затем он открыл дверь, узким и длинным ключом — скорее для вида — поводив в замочной скважине, и протолкнул Володьку вперед себя.

— Ну, присаживайся.

Они оказались в небольшой комнате, освещенной блеклой настольной лампой. Вдоль стен от пола до потолка стояли стеллажи с папками: корешки некоторых из них помечены, некоторые никак не обозначены, какие-то — истрепанные, какие-то — совсем новые, словно никто к ним не прикасался. Единственное узкое окно завешено тяжелой шторой, совершенно не пропускающей свет, пусть и фонарный, с улицы. У окна находился стол, заваленный кипой бумаг. Вообще всё в этой комнате было завалено бумагой: пол, диван, стол, стулья, кресла. Кое-где из-под всего этого безобразия выглядывали дерево, металл, ободок фарфоровой чашки, кожа, но царили здесь огромные листы ватмана, обрывки, самолетики, вырезанные снежинки, смятые клочки бумаги, создавая невообразимый хаос. Незнакомец опустился в кресло, а Володьке указал на диван, куда тот и уселся с ощущением не самого мягкого удара в грудь.

— Я Геометр. И я ждал тебя.

— Зачем? — Вольский высвободил из под себя какие-то графики в числе трех, книгу, кажется, на французском, чайную ложку и сломанный карандаш.

— Зачем… — помедлив, Геометр сплел пальцы и бросил взгляд на часы. — А ведь уже одиннадцатый час. Ты порядком задержался.

— А?

— А-а-а… — хозяин забросил ногу на ногу. — Чайку?

— Спасибо. Только вы сказали, что объясните…

— Объяснения. Все хотят объяснений. А чай, между прочим, гораздо полезнее, — интонация Геометра была пронизана скорбью. Он всё глядел на часы, не отводя от них взгляда, обращаясь с репликой то ли к циферблату, то ли к стрелкам, то ли ко времени: — Ну что же ты так долго?