Карина Пьянкова - Студент по обмену

Разумеется, утром мои подружки горько пожалели о том, что решили развлечься накануне насыщенного учебного дня.

Все тренировки у нас традиционно ставили на самое раннее время, уж не знаю почему, но для студентов такое решение руководства факультета казалось проявлением откровеннейшего садизма. Курс собирался на призамковом стадионе медленно и неохотно. Вечеринка прошлым вечером явно проходила под девизом «живем один раз», что обернулось утренним лозунгом «лучше бы я умер вчера».

Нет, с десяток ребят как и я решили проявить ответственный подход к учебе, и не стали появляться на празднике. Хотя, подозреваю, как раз этих моих товарищей по трезвости просто не допустили в круг избранных, который был достаточно широк, однако не всеобъемлющ.

Когда наш третий курс, радуя взор зеленоватым цветом молодых нецветущих лиц, выстроился перед началом занятия, профессор Лестер-младший прошел перед нами с каменным выражением лица, на котором не читалось ни единой эмоции. Быть может, где-то в глубине души преподавателя тлело возмущение относительно безалаберности студентов, но по мужчине этого было не понять.

— Доброе утро, — тихо произнес Уильям Лестер, однако его все равно услышали все и каждый.

— Доброе! Утро! Сэр! — по-военному отрапортовали студенты. И тут же кто-то со стоном схватился за голову. И кажется этих «кто-то» оказалось много.

Профессор Лестер скользнул отстраненным взглядом по строю, а после махнул рукой на беговой трек, который опоясывал стадион.

— Десять кругов, — последовала команда.

Стало быть, все-таки разозлился.

Обычная наша норма составляла всего пять кругов, и это уже было нешуточным испытанием, после которого хотелось упасть и тихо сдохнуть в ближайшем темном углу. Десять кругов — это тоже смерть. Вот только до угла мы уже не доползем. А уж те, кто вчера перебрал, точно свалится уже на третьем круге.

Представители «Клуба трезвости» поглядывали на Лестера с надеждой, рассчитывая, что над ними-то смилостивятся, однако этого не случилось. На самом деле, это было к лучшему. Вот уж чего и даром не нужно, так это раздражения однокурсников. Никто не любит, страдая, видеть чужое благоденствие.

«По крайней мере, у меня нет ни единого шанса потолстеть», — попыталась я хоть как-то утешить себя и после короткой растяжки побежала неторопливой трусцой, надеясь дотянуть до финиша.

Передо мной маячила спина Тайлера в белоснежной футболке, перед преподавателями он предпочитал оставаться полностью одетым. Не в пример всем прочим выпивохам он двигался легко и уверенно. Очевидно, напивался он прошлой ночью не так целеустремленно, как прочие празднующие.

И ведь наверняка задумал что-то!

Я пронзила затылок однокурсника негодующим взглядом, и тут он внезапно оглянулся. Как будто почувствовал что. Я поспешно отвернулась и едва не споткнулась на ровном месте от волнения. Профессор Лестер же просил ничем не выдавать моей осведомленности! Хотя вроде бы у меня и без того есть причин для недовольства — вчера у этого нахала хватило наглости подобраться к одной из моих подруг. И пусть все произошло потому что сама Деб выпила слишком много и влезла в двусмысленную игру, которая любого может выставить в дурном свете — это ничего не меняет. Женская солидарость в таких ситуациях предписывает принимать сторону другой женщины, каким бы ни было ее поведение.

— Что, Уорд, цветешь и пахнешь? — окликнул меня Тайлер, не без язвительности.

Я едва не споткнулась второй раз. Разговор со мной приезжий не завязывал примерно… никогда. Незачем было, да и особого желания общаться ни у меня, ни у него не возникало.

— Цвету. А вот пахнешь ты, — фыркнула я и чуть поддав скорости обогнала Тайлера. Хотелось сделать это, даже если потом пожалею о зря потраченных силах.

Отвечать мне, конечно же, не стали, и на душе стало существенно легче.

Десятый круг я пробежала на силе воли, едва не выхаркивая горящие легкие. Или это горела в моей душе ненависть к преподавателю-садисту?

Однокурсникам пришлось также несладко, так что когда профессор Лестер напомнил, что пробежка — это только часть сегодняшней программы, а дальше идет еще и обязательная отработка ударов, вой поднялся всеобщий. Что, конечно же, никак не повлияло на наше совершенно безрадостное будущее. Тренироваться все равно пришлось.

После того как мы, еле передвигая ногами, доползли до комнаты, чтобы переодеться и, если повезет, принять душ, казалось, что дойти до лекционных уже не получится — ни сил, ни воли к жизни не осталось. Впрочем, мне жаловаться было грех: организм, не измученный алкоголем, чувствовал себя не в пример лучше, чем у подруг. Наскоро вымывшись я даже почувствовала себя относительно живым человеком.

— Вот же Лестер, сам не развлекается — и другим не дает, — проворчала Гарри, старательно пытаясь зашнуровать шнурки на кроссовках отчаянно дрожащими пальцами. Мне быстро надоело смотреть за этот аттракцион, и я просто завязала подруге шнурки сама.

— И правильно не дает, — отозвалась я, любуясь на дело своих рук. — Мы учиться должны, а не спиваться.

Да и целоваться по углам с не самыми подходящими парнями тоже не лучшее занятие.

Первой лекцией у нас была история магии, которую читал профессор Лестер-старший, однако сегодня место за преподавательским столом занимал не декан, а сам ректор Киран Бхатия, немолодой уже бхарат с благородной сединой в волосах и темными пронзительными глазами.

Профессор Бхатия вел этот предмет, но традиционно на факультете стихийной магии. На прочих не хватало и времени, и, возможно, желания. Видимо, случилось что-то экстраординарное, раз самому ректору пришлось замещать своего более молодого коллегу.

Многим, хотелось спросить, что же случилось и куда подевался профессор Лестер-старший, но обращаться с праздными разговорами к ректору никто не рискнул, слишком уж сильным было чувство благоговения перед этим преподавателем. Каждый раз оказываясь перед профессором Бхатией, мы, студенты, чувствовали себя как грешники в церкви, когда постоянно ждешь, что тебя гром разразит за многочисленные проступки.

Лекция прошла в гробовой тишине, которую не нарушал ни единый шорох. Студенты глядели на преподавателя завороженно, как обезьяны на удава, и даже моргать лишний раз не решались. Ректор считался в университете фигурой практически сакральной, а уж какие только слухи не ходили про его знаменитую трость, без которой перемещаться мужчина если и мог, то с трудом…

Профессор Бхатия говорил чинно, отдавая должное каждому слову. Лекцию он читал достаточно увлекательно, однако того невероятного обаяния, отличающего Дина Лестера от всех прочих преподавателей, которых я знала, не было и в помине.