Андрей Васильев - Останний день

Отложив телефон в сторону, я откинулся на спинку рабочего кресла, заложив руки за голову и уставился на рисунок, лежащий передо мной. На нем была изображена изящной ювелирной работы брошь, та, которую я увидел нынче ночью во сне. Разумеется, набросок не передавал всей ее красоты, я все же не профессиональный художник, да и детали, боюсь, не все схвачены. Вещь-то необычная, не цветок какой-нибудь из себя представляет или фантазию ювелира, а дворянский герб, воплощенный в золоте, камнях и отчасти финифти. Крайне необычная штучка. Впрочем, и его владелицу обычной девушкой назвать крайне сложно, такие даже в лихие времена начала прошлого века, богатые на нешаблонные личности, встречались крайне редко.

Ее звали София де Бодэ, и она была валькирия. Не я придумал ее так назвать, это сделали другие люди, но определение крайне точное, иное даже ни к чему. Красавица, умница, «смолянка», и вместе с тем отчаянно храбрая сорвиголова, не боящаяся крови — ни своей, ни чужой. Причем и ту, и другую она лила без малейшей жалости и сожаления. Понятно, что в наши гуманные и толерантные времена двадцатилетняя девица, расстреливавшая пленных врагов без суда и следствия пачками, выглядит по меньшей мере не лучшим образом, но для той поры это было нормой вещей. Гражданская война вообще из всех войн является худшим вариантом, потому что одно дело, когда на твою землю внешний агрессор напал, тут общую беду все вместе изживают, и совсем другое, когда брат на брата идет. В этом случае правых и виноватых нет, а, значит, побеждает тот, кто крови меньше боится и большую жестокость проявит. А самое страшное то, что и те, и другие уверены, что сражаются за свою землю, причем это на самом деле так. И умирают быстрее прочих именно те, кто землю эту любит сильнее.

А скидка на женский пол при таких обстоятельствах не действует вовсе, все решает исключительно личное желание участвовать в событиях. Сколько было тогда с обеих сторон этих девушек — молодых, романтичных и безжалостных до одури? Да полно, де Бодэ лишь одна из многих. И не самая безжалостная, надо отметить. Тезка моей начальницы, Розалия Землячка, к стенке запросто и своих, красных, частенько ставила, всего лишь за одно не к месту сказанное слово или, не приведи господь, проявление хоть какой-то жалости к врагам трудового народа. Ну, а классово чуждых белых вообще колоннами под пулемет отправляла, за пару недель перебив таким образом на крымских обрывах под сотню тысяч человек. Ревекка Майзель в Архангельске никому собственные приговоры не доверяла исполнять, сама с маузером в подвал ходила, очень ей стрелять нравилось. А еще была такая Маруся Никифорова, та вообще палила из двух автоматических пистолетов направо и налево, причем делала это и не за красных, и не за белых, а сразу против всех. Почему? Потому что она являлась анархисткой и никому не верила.

Ну и чем хуже или лучше них боец Добровольческой армии София де Бодэ? Просто одна из, не более того. Собственно, она кроме войны в жизни и не видала ничего, так как являлась дочерью кадрового офицера, и в нежном семнадцатилетнем возрасте отправилась с отцом на фронты Первой мировой, где не сестрой милосердной служила, и не крестиком вышивала, а с кубанцами-«пластунами» за линию фронта ходила и германцам глотки в траншеях резала. Ну, а после все, как у многих из тех, кто не принял новую Россию — стычки с большевиками в краснознаменной Москве, ранение, путешествие по вставшей на дыбы стране до Ростова, где Корнилов собирал под свои знамена всех несогласных с диктатурой пролетариата, легендарный «Ледовый поход» и смерть во время штурма Екатеринодара.

Собственно, я все это видел нынче ночью во сне, приблизительно в такой же последовательности. И скажу честно — ну не вызывала у меня неприязни эта курносая невысокая и отчаянно хорошенькая девчушка, причем дело не в моих политических убеждениях, которых, по сути, особо и нет. Просто не вызывала — и все. Даже под финал сна, тогда, когда она, сидя в седле на тревожно всхрапывающем скакуне и весело хохоча, одного за другим убивала из нагана пленных красноармейцев в драном, заляпанном кровавыми пятнами, исподнем, тратя на каждого не более чем по одному патрону. Да, смотрится это немного жутковато, но… А что бы с ней сделали эти бедолаги, случись все наоборот? Полагаю, так легко, как они, София не отделалась бы. Это только в кино красные задушевными беседами пытаются объяснить пленным офицерам отчего те не правы в своих убеждениях, а в жизни эту девочку умело разложили бы на полу в каком-нибудь сарае, а после по очереди пользовали ее до тех пор, пока она с ума бы не сошла или не умерла.

И — да, я испытал чувство жалости, глядя на то, как эта валькирия, слетевшая с убитого коня в сугроб, пошатываясь, поднялась на ноги, стерла снег с лица, и вместо того, чтобы вернуться к своим позициям, побежала к траншеям противника, размахивая револьвером. Побежала для того, чтобы через мгновение получить пулю в грудь и рухнуть обратно в снег, на этот раз уже навсегда.

В тот момент, кстати, я уже все знал. В смысле — и имя обладательницы искомого предмета, и то, что мне надо добыть. В первый раз за все время мне не было стыдно за свою некомпетентность как историка, ведь до того максимум удавалось эпоху определить. А тут вот, вообще почти все! Знать бы еще, где сейчас искомое находится, и тогда я, считай, джек-пот сорвал. Мечты, мечты…

Предмет, к слову, я вычислил даже раньше, чем имя его обладательницы. Просто изначально это была девушка как девушка, в белом платье, на каком-то балу, веселая и счастливая. Как я позже сообразил, скорее всего это было мероприятие, посвященное выпуску из «Смольного». Вот в этот день ее отец приколол ей на платье эту самую брошь в виде герба. И двум мнениям тут появиться было неоткуда.

После я увидел германский фронт, и ту же самую девушку, но уже не в белом платье, а в форме и с наганом в руках, вот тогда-то у меня и появились в голове мысли о том, кто это может быть. Ну, а когда неведомый киномеханик продемонстрировал перестрелки рабочих и солдат с красными лентами на папахах с юнкерами (ни разу, между прочим, не юными мальчиками, а вполне себе матерыми дядьками) среди которых имелось несколько девушек, я окончательно убедился, что моя цель София де Бодэ, про которую я на третьем курсе доклад делал, чтобы «автоматом» зачет получить.

Единственное, что меня во всем увиденном смутило, так это внешний вид герба рода де Бодэ, кстати, довольно-таки старинного. Его первые представители еще Варфоломеевскую ночь застали и умудрились ее пережили. Правда, после того на всякий случай из теплой Франции в заснеженную Россию подались, как видно рассудив, что «коззак» и «рюс боярлин» вряд ли что-то будут иметь против гугенотов.