Алексей Калинин - Ведарь [СИ]

Оглушающим ревом забивает оба уха, перевертень мотает головой, и игла вылетает из глазницы. Не успеваю увернуться от очередного удара, и ребра взрываются обжигающей болью.

Сверху падает картина с какой-то толстой бабой. Ловлю за тяжелую раму и швыряю в беснующегося оборотня. Сам бросаюсь следом.

Перевертень отбивает картину в сторону, та разлетается на куски. Однако он тут же получает иглу во второй глаз. Обезумевший от боли слепой оборотень взвывает, подняв морду вверх, и я тут же вбиваю медное «яблочко» в разверзнутую пасть.

Со всей дури прикладываюсь обеими ногами о широкую грудь. Оборотня через окно выносит во двор.

Два стука сердца и раздается взрыв, я в это время затаскиваю напарника в комнату. Газ понемногу рассеивается, и охотник приходит в себя.

По стенам пляшут воронки пуль, штукатурка осыпает лежащую девушку. Я бью по хромированной дуге кровати, наручники сползают с оборванной трубы. За металлическое кольцо стаскиваю девчонку на пол: чтобы не попала под шальную пулю.

Это же моя мама… Так вот что я увидел – как отец спасает мать. Об этом случае рассказывала тетя?

– Ты как? – о, напарник очухивается.

– В норме, пора зачистку делать. Тут, похоже, много вертушек собралось. Как с глазами?

– Режет, но вижу и могу. Как девушка? – слова напарника глухо звучат сквозь мокрую ткань.

– Сердце в норме, укусов нет. Тряпочку накинул – скоро очнется. Держи противогаз, дыши равномерно. Меняю, не глядя! – проходит несколько мгновений, и уже напарник изображает боевого слона, а я бедуина с закрытым лицом.

В коридоре топот и крики.

– Работаем!

После короткой команды оба кидаемся к дверям.

Пять минут.

Всего пять минут нужно двум охотникам, чтобы смерчем пройтись по аляповато-цветастым коридорам депутатского дома.

Люди вперемешку с оборотнями ложатся на разноцветные ковры – нас не остановить.

Как новенький комбайн, в котором смазаны все детали и четко подогнаны одна к другой, мы собираем кровавую жатву.

Оборотням жертвуются иглы и поясные «яблочки», людям достаются «маслята» из УЗИ.

Никто не заслуживает жизни. Напарник замечает рану на моей руке и не говорит ни слова, и так все ясно.

Очередная дверь, он скрывается за ней. Вой, удары, я забегаю в другую комнату – навстречу бросаются три перевертня.

Через полминуты встречаемся с побледневшим напарником в коридоре. На мой кивок показывает выставленный вверх палец.

– Ударился о шкаф, не рассчитал силы. Всё в порядке!

Ещё десять минут и должна прибыть доблестная милиция.

Десять минут – так мало для прощания.

Мы поднимаемся в комнату, где испуганно хлопает глазенками завернувшаяся в одеяло блондинка. Так и не снимает мокрое полотенце со рта, чувствует запах почти выветрившегося газа.

– Жива-здорова? – спрашивает напарник.

– Да, – дрожащим голоском чирикает блондинка. – Дяденьки, а что это было?

– Не до разговоров, красавица! – рявкаю я, она испуганно сжалась, приходится смягчить тон, и так натерпелась. – Собирайся, и бегом со своим спасителем на волю.

– Ты знаешь, что я не смогу, – говорит напарник, когда мы отворачиваемся от одевающейся девушки.

– Знаю, поэтому сделаю все сам. Оставь пластины, последняя граната будет моей, – я достаю из грудных карманов пластинки меди.

Охотники, которых укусили оборотни, обязаны умереть – первый закон выживания нашего клана.

Охотники, ставшие оборотнями, превышают всех в силе, коварстве, но не могут сохранить разум – убивают направо и налево. Хотя происходили случаи, что укушенные вставали на сторону перевертней, каким-то образом сохраняя память. Но это ещё страшнее. Охотник-оборотень всегда уничтожает потенциальную угрозу – других охотников…

Мы с напарником всегда знали – на что шли. Вот и сейчас он только грустно вздыхает, вытаскивает все имеющиеся запасы меди.

– Дяденьки, я готова! – амазонка сверкает прорехами на одежде, но за неимением лучшего и так сойдет.

Юбка чуть выше колен, футболка обтягивает задорную грудь, легкие сандалии. Само совершенство в каждой черточке. Просто мечта любого мужчины, не удивительно, что оборотень положил на нее глаз.

– Прощай, Владимир! – я распахиваю объятия другу и товарищу, с которым так много пережили вместе.

– Прощай, Александр! Если родится мальчишка – назову твоим именем! – родной человек крепко обнимает в ответ.

По невидимому телу скользят мурашки…

Серые глаза предательски блестят, никогда не видел у твердохарактерного брата слез, но тут капля влаги скользит по испачканной щеке.

– Держи подарок! Потом пугать детей будешь! – я сдергиваю с головы манекена и подкидываю в воздух резиновую маску.

Лицо скуластого мужчины с мышиным цветом волос полетело по направлению к отцу.

Какое знакомое лицо… Маска… Кто же это?

Владимир ловит маску в воздухе и засовывает за пояс.

– Доброй охоты, Александр!

– Не обижай тетю Машу! Пусть простит, если что не так. Идите! – я отворачиваюсь от них и бегу к «оружейке».

Отец с матерью уходят…Да, это он. Сквозь краску на лице, сквозь чужую кровь я узнаю его. Мой отец… Охотник…

Развешанное, разложенное, приставленное и сложенное оружие внушает трепет. Но меня интересуют не игрушки смерти, а два ящика с гранатами. Ребристые плоды лежат рядками, как в магазине. Обертываю листами меди, скрепляю хомутами и привязываю леску к кольцам предохранителей.

Медь, рубашка гранат из меди – Великая Отечественная?

Двоих дергающихся оборотней вытаскиваю во двор, к остальным. Оборотня-депутата разносит по гладким плиткам бассейна в разные стороны, голубая вода окрашивается красным. Изредка подергиваются регенерирующие перевертни, пока я подкладываю малиновые подарки. Последний раз бросаю взгляд вслед убегающей паре – они на самом краю равнины.

Владимир поднимает вверх руку, словно протыкает небо кулаком. Я отвечаю ему тем же и дергаю зажатые в руке концы лески. Последняя граната с отщелкнутым предохранителем удобно устраивается в кармане.

Последнее, что я вижу – ослепляющая белая вспышка…

Я во сне слишком приблизился к костру и, когда белобрысый парень подкинул дров, неожиданная вспышка ослепила сквозь сомкнутые веки. Жар опалил ресницы и инстинктивно я отпрыгнул прочь с нагретого места. В руке черноволосого я заметил нож.

Я отпрянул от костра, перекатился через валежину и тут же встал в стойку. Внимательно следившие за моими действиями глаза ребят начали удивленно расширяться. Я ещё находился во власти сна.

Владимир… Александр... Мама… Или прошлое, или кошмар. Хочется думать, что кошмар… Или всё же прошлое?

– Чё-то страшное приснилось? – поинтересовался белобрысый, раскладывая хлеб на куске материи.