Алексей Калинин - Ведарь [СИ]

– Вряд ли, это он с детства такой загадочный, – хохотнул умывающийся подполковник.

Оказывается, все поднялись. Сквозь ветви деревьев просачивались лучи утреннего солнца.

– Сань, умывайся, садись завтракать. Скоро в путь, – Иваныч передал черноволосому банку тушенки.

Завтрак! А меня ещё потряхивало после увиденного сна, поэтому и насторожился из-за ножа. Вот как, оказывается, познакомились отец с матерью. Именно их, молодых, живых и здоровых, я и видел во сне. Правда, не видел отражения того, перед чьими глазами проходило это действие. В зеркальном потолке лишь отразился противогаз, да резиновая маска кого-то напомнила.

Меня назвали в честь Александра, но кто это, что за человек. Тетя упоминала, но не рассказывала о нем. И тоже двое воспитанников. Как у Иваныча, как у Сидорыча – может это с чем-то связано?

– Михаил Иванович, поинтересоваться можно, или опять смеяться будете? – поинтересовался я, когда утирался после умывания.

– Смотря что спросишь, иначе ведь и плакать можешь заставить! – хмыкнул подполковник.

– Почему вас обучали двоих, и у вас двое воспитанников, это с чем-то связано? – я взял протянутую банку тушенки.

– Да, Саш, это древнее поверие о том, что трое не смогут выжить. Всегда выживает только третий, самый младший, возьми хоть сказки, хоть былины. А двое всегда борются и соревнуются между собой, поэтому и являются самым оптимальным вариантом. Ух, как мы в свое время пытались доказать превосходство одного над другим! – Иваныч мечтательно закатил глаза, вспоминая минувшие дни.

– Эх, и лупцевал я его, в то же время! – хохотнул подполковник.

– Это кто кого ещё лупцевал-то? – возмутился Иваныч, – Если бы не Сидорыч, так бы и ходил всегда с синяками в пол-лица.

– Может схлестнемся? Чего зря языками-то по воздуху бить? – Сергей кинул в Иваныча шишкой.

– Да легко, давненько я тебя на лопатки не клал! – Иваныч поймал и бросил шишку обратно.

– Мужчины, а может, вы дома попробуете побороться? – я встрял в перекидывание шишки, сбив её своим снарядом, с ворохом искр они обе упали в костер.

Я кожей ощутил недовольные взгляды молодых берендеев – такое зрелище им обломал.

– Ну что за зануда? И в самом деле – воспитанник Марии! Доедайте и тушите костер, задиры! Вам ещё вещи нести! – сплюнул подполковник.

Ребята недовольно заурчали, но под пристальными взглядами и под точными бросками шишек тут же накинулись на остатки скромного завтрака. По-пионерски затушили костерок, аккуратно забросали землей и мхом – не дай бог останется один уголек, беды потом не миновать. Лесные пожары страшнее цунами.

– Запрягайте, хлопцы, коней! И харе вам спочивать! – пропел густым басом подполковник, – Хватайте поклажу и вперед, до пробуждения Сидорыча немного осталось.

Ребята похватали похудевшие рюкзаки, но, под укоризненными взглядами, поменяли их на парашютные сумки. Мы же закрепили рюкзаки на спинах и легкой трусцой побежали за молодыми берендеями. О месте ночлега напоминала небольшая кучка свежей земли, поверх костра, и слегка примятый мох на месте лежки взрослых мужчин.

Тайга просыпалась. Послышались редкие пересвисты птиц, кукование кукушки, оплакивающей оставленных детей, выматывающий писк комаров. Дым костра больше не отгонял насекомых, и они летели тучей за убегающей группой. То и дело то одни, то другой человек шлепал по разным частям тела, пытаясь вогнать обратно выпитую кровь. Толстенные стволы старых елей ракетами уносились ввысь, неся в своих широких лапах смолистые заряды. Чахлые березки упорно пробивались вверх, несмотря на скудность пропускаемых солнечных лучей. Раскидистые сосны зонтиками раскидывали свою игольчатую крону, тоже пытались поймать лучики солнца на кончик каждой иголочки.

Прыжки через поваленные деревья, прогибы под влажные листья кустов, что порой окатывали целыми водопадами капель, если не успеешь остановиться. И потом довольный хохот взрослых берендеев, развлекающихся как дети. Их можно понять – вернулись в родные края, где выросли и возмужали, такая радость и детский задор наполняет грудь при приближении к чему-то родному, близкому. И вместе с тем в отдаленном уголке таится легкая грусть оттого, что придется снова покидать этот родной край.

– Красотища-то какая! – на бегу выкрикнул подполковник. – А я уже начал забывать, как прекрасна просыпающаяся тайга. Телевизор мне природу заменил.

– Да уж, у нас хоть и красиво, но эта суровая прелесть постоянно мне ночами снится! – прокричал в ответ Иваныч.

Парни промолчали в ответ, не мешая наслаждаться двум великим бойцам возвращением в родные места. Бежали ровно, упруго, отталкиваясь от пружинистого мха, иногда скользя по скользкому ковру из павших иголок, без хруста, почти без звука. Три часа бега и перед нами раскинулась обширная холмистая поляна, со всех сторон закрытая сплотившимися мрачными елями, а с одной стороны обрезанная протекающей лесной речкой.

На возвышении холма расположился кряжистый дом, невысокий, но широкий по периметру. Без различных украшений, резных наличников, дом все равно красив своей простотой. Потемневшие здоровые бревна, массивное крыльцо, окна как бойницы, на крыше замшелая дранка – угрюмый, мрачный, настоящий дом воина. На крылечке сидел сухонький старичок в валенках и кацавейке. Из рукавов серой суконной рубашки выглядывали морщинистые руки, широким ножом стругали чурбачок.

– Здорово, батяня! – радостно проорал подполковник.

– Встречай дорогих гостей! – в тон ему вторил Иваныч.

– Идите на хрен, раздолбаи! – не отрываясь от своего дела, проговорил старичок.

Я прыснул от неожиданности, ребята тоже заулыбались, пока не наткнулись на взгляды взрослых берендеев.

– Вот жду не дождусь, когда то же самое скажу своим подопечным! – хмыкнул Иваныч. – Батя, не дело это – встречать сыновей теми же словами, какими прощались.

Я не выдержал и расхохотался над попыткой грозных берендеев сохранить лицо перед молодыми. Старичок хитро взглянул на меня из-под кустистых черных с проседью бровей и обрушил праведный гнев на мою бедовую головушку.

– Чего ржешь-то, ведарёнок? Али поводов для счастья много? Ты посередь берендеев, и энто уже причина вести себя смирно и не гоготать аки коняка заморская, зеброй именуемая. Цыть! – и строгий старичок огладил небольшую седую бородку.

– Он с нами, батя, это последняя кровь! – обиженным шмелем прогудел подполковник. – Вот уж не ждал, что так шикарно встретишь, после стольких-то лет.

– И тебе цыть, Серега! Совсем разбаловались в своих городах, забыли, как нужно ходить по тайге! За пять верст вас слышно, лоси баламутные! Что моих сорванцов поучили, за то спасибо, – старичок кивнул на шишку белобрысого. – А вот что науку мою так быстро забыли, за то и браню вас, окаянные.