Макс Фрай - Новая Дикая Охота. Рассказы для живых [сборник litres]

Спутник, влюблённый в неё мальчишка, встревоженно спрашивает: «Ты чего?» «Просто от счастья, – отвечает Эльжбета. – Потому что мы с тобой живы, а жить удивительно хорошо».

Мальчишка тоже смеётся, подхватывает Эльжбету на руки, и уносит с проезжей части на другую сторону улицы. И не в силах расстаться со своей тяжкой, но сладкой ношей, дальше куда-то, не разбирая дороги, несёт.

«Он хороший, – думает, обнимая мальчишку, Эльжбета. – Самый лучший на свете. Даже жалко, что нельзя ему рассказать, как на пороге между жизнью и смертью было названо имя, и что бы это ни означало, чем бы дело ни кончилось, вот прямо сейчас открываются мои – наши, общие, вечные, но всё-таки только мои – вторые врата».

Он был бешеный. С детства так о нём говорили, с тех пор, как шестилетнего заперли в наказание в комнате, а он выбил декоративное дверное стекло и протиснулся в коридор, изрезавшись осколками так, что бабка, увидев его, грохнулась в обморок, хотя порезы были совсем нестрашные, неглубокие, только крови много, ну так подумаешь – кровь. С тех пор его никогда не наказывали, только аргументированно объясняли, почему так не надо, когда делал что-то не то; с ним этот номер проходил гораздо чаще, чем с другими детьми, он был умным мальчишкой и умел договариваться. А сдаваться в безвыходных обстоятельствах – нет, не умел. Просто не имел права. Этого меч бы ему не простил.

Меч ему снился – часто, почти каждый день. Но он был не выдумка, а настоящий. Живой. Из огня, который не обжигает и не рассыпается искрами, а ровно пылает, как факел в безветренную погоду; он видел такое в кино. У меча было имя, как у человека – Лайгама, совсем не похожее на человеческие имена. Меч научил его быть героем и никогда не сдаваться. Нельзя брать в руки огненный меч, если ты не герой. Во сне так устроено: чем ты храбрее, тем выше становишься, все герои вырастают аж до самого неба. И он в этих снах тоже был великан.

Наяву быть героем оказалось гораздо сложнее, жизнь вообще труднее, чем сон. Наяву он был не воином ростом до неба, а самым обыкновенным ребёнком. Для героя это ужас, как неудобно: детям вообще ничего нельзя!

Впрочем, посмотрев и послушав, как живут взрослые, он понял, что разницы практически нет. На первый взгляд, взрослым можно гораздо больше, чем детям; больше-то больше, но только неважного, не имеющего значения, ерунды, на которую наплевать. Взрослых не заставляют есть суп и котлеты, если им неохота, надевать рейтузы и колючие свитера, их не гонят от телевизора сразу после мультфильмов, не укладывают в десять часов в кровать, и на этом их свобода закачивается. На самом деле у взрослых начальников и обязанностей даже больше, чем у детей. И на работу они каждый день просыпаются, как школьники, по будильнику. Не хотят туда идти, а идут! Взрослые не имеют права гулять по улицам в карнавальных костюмах, раскрасив лица зелёнкой, и босиком, брать без спросу чужие машины, спать на деревьях, стрелять из рогаток, купаться в лужах – короче, из интересного им нельзя практически ничего! Отец объяснил, что за такое безобразное поведение любого взрослого арестует и оштрафует первый же милиционер; он сперва не мог поверить в подобную несправедливость, но со временем убедился: всё так и есть.

Он-то сам, ясное дело, потом нагулялся по улицам и босым, и раскрашенным, и с булавками в обоих ушах. Даже в старом бабкином сарафане однажды фланировал по проспекту на радость своим приятелям и всем остальным горожанам, кому в тот день посчастливилось там гулять. Не потому, что так уж любил выпендриваться, а потому что, – говорил он, всякий раз заливаясь румянцем от ярости, – никто не смеет решать, как мне положено выглядеть. Ни одна зараза не будет приказывать, что мне на себя надевать.

Про огненный меч он, конечно, никому не рассказывал. Не потому что боялся прослыть совсем уж чокнутым психом, на это как раз плевать. Просто с раннего детства знал без тени сомнения, что эту тайну нельзя выдавать даже самым близким друзьям. Зато каждый раз, когда подмывало сдаться, расслабиться, жить как все, он вспоминал имя меча: «Лайгама», – и повторял его про себя. Меч всегда прибавлял ему мужества, а иногда – в это он верил свято, без доказательств – его защищал. Не помогал расхлёбывать мелкие неприятности, но выручал в безвыходных ситуациях, когда самому становилось понятно – всё, допрыгался, край.

Поэтому молодым, как таким дуракам положено, он не умер. Хотя на самом деле по многим причинам, не только из-за меча. Например, потому что когда по-честному ничего не боишься, нелепых поступков, заменяющих настоящие подвиги, можно больше не совершать.

И ещё потому, что всегда был при деле, знал, чем себя занять. С раннего детства всё время что-то лепил и резал, и когда задуманное получалось, был уверен, что счастье выглядит именно так. Примерно за год до окончания школы сообразил, что любимое развлечение можно сделать настоящей профессией, сам разузнал, где учат на скульпторов и что для этого требуется, записался на подготовительные курсы, сел за учебники, получил неплохой аттестат; поступил в художку с первого раза, был лучшим на курсе, с ним носились как с писаной торбой, прощали дурацкие выходки и не в меру крутой характер – он был обаятельный и талантливый. И отлично умел, когда сам считал нужным, и договариваться, и прислушиваться к советам, и пахать.

В итоге, жизнь получилась отличная – такая, как была нужна ему самому. За все годы даже ни разу не запил, вопреки прогнозам родни и всех брошенных им подружек, потому что после пьянок руки наутро дрожали; как ни любил гульнуть в хорошей компании, а твёрдость руки для мечника, в смысле, для резчика – ай, не один ли чёрт – важней развлечений. Вообще всего на свете важней.

В драки он со школьных времён не ввязывался, просто не было нужно, никому даже в голову не приходило всерьёз его задирать. Но эти семеро, курившие возле уже закрытого бара, сами к нему привязались, придрались к пёстрым штанам и крашеной шевелюре, а он, конечно же, не смолчал.

Он им нормально навешал. Потому что правда был бешеный, если его достать. Но у троих нападавших были ножи, и два из восьми ранений, как потом говорили врачи, оказались практически несовместимы с жизнью. Однако он всё-таки совместил. Потому что огненный меч, конечно, существует только во сне, наяву его нет, но он приходит на выручку, когда совсем уже край. Если громко крикнуть: «Лайгама!» – впервые в жизни позвать друга вслух, снова становишься великаном ростом до неба, настоящим героем, каким был в своих детских снах. А герои в дурацких уличных драках не умирают. Так не бывает. Бывает не так.

Врач скорой помощи, которая его забирала, потом рассказывал дома – сегодня спасли отличного, очень вредного мужика. Всю дорогу ругался со смертью, так её крыл, что даже шофёр дядя Толя временами озадаченно качал головой. Кроме брани мы ещё разобрали: «Перебьёшься, зараза! А ну, всем тихо сидеть, бояться! Не было команды меня убивать». Не зря, короче, поехали по анонимному вызову из уличного телефона-автомата, который, между прочим, числится демонтированным уже лет пять.