Нэнси Холдер - Антология «Дракула»

— Надеюсь, я не причинила боль вашей ноге!

Томпсон снова захохотал:

— Ни в коей мере.

Они быстро натянули купальные костюмы и нырнули в воду. Они держались за веревки, вделанные в борта плота, и пристально смотрели друг другу в глаза.

— Не знаю, как это вышло, — нерешительно начал он.

Равенна одарила его очередной таинственной улыбкой:

— Разве это имеет значение?

— Возможно, нет.

Еще на плоту Томпсон заметил вверху правого бедра девушки маленькую треугольную татуировку, и ему показалось, что в ней заключен миниатюрный геральдический символ. Теперь, когда они лицом к лицу зависли в воде у края плота, он впервые обнаружил такой же символ меньшего размера глубоко в ложбинке между грудей девушки. Она перехватила его взгляд и пояснила:

— Это герб нашей семьи. Нас много, мы живем по всему миру, и женщины носят такой герб. Так мы узнаем друг друга.

Томпсон был ошеломлен, но старался не подать виду.

— Не понимаю. Довольно-таки интимный способ опознавания, не так ли?

Равенна опять рассмеялась, обнажив белоснежные зубы:

— Вы не правильно поняли. Мы живем в тропическом климате. Женщины носят платья с глубоким декольте и часто надевают купальник.

— Вы удивительно похожи на отца, — заметил Томпсон.

Равенна серьезно посмотрела на англичанина:

— Если бы он вас услышал, очень бы удивился или рассердился.

Не успел Томпсон спросить, что она имеет в виду, как девушка сказала:

— Давайте вернемся на берег. Я вижу, что за нами уже приехала машина.

Они медленно поплыли к берегу. Должно быть, Равенна обладала на редкость острым зрением, потому что Томпсон не скоро смог разглядеть шикарный автомобиль Каролидеса, припаркованный на стоянке пляжного клуба. Смущенный Томпсон чувствовал себя не в своей тарелке. Грек же, напротив, был в превосходном расположении духа.

— Надеюсь, вы славно провели время?

— Превосходно! — выпалил Томпсон, но брюнет, казалось, не заметил ничего странного.

Потом Равенна и Томпсон приняли душ, оделись, и все вместе отправились в гостиницу. По дороге девушка болтала по-гречески, а Каролидес внимательно слушал, умело управлял автомобилем и влезал в такие опасно малые просветы в движении, на что Томпсон никогда бы не решился. Возможно, он стал излишне, осторожным после аварии.

Невзирая на протесты англичанина, его опять пригласили отобедать за счет грека. Но Равенна рано ушла из-за стола, сославшись на назначенную в казино встречу с друзьями, что огорчило гостя. Мужчины посидели за кофе и выпивкой в гостиной, затем по-дружески расстались, и Томпсон поднялся к себе в номер. Полночи он лежал без сна и то был готов кричать от счастья, то терзался чувством вины.

Когда на следующее утро Томпсон спустился в ресторан на поздний завтрак, то со смешанным чувством облегчения и разочарования не нашел за столиком своих новых знакомых. Позже он узнал от владельца отеля, что Каролидес и Равенна уехали на два-три дня навестить друзей на побережье. Предоставленный самому себе, Томпсон одиноко бродил по горам над гостиницей, но ни солнце, ни романтичные виды южного моря более не привлекали его внимания. Так он бесцельно блуждал и наконец растянулся в тени высокого кипариса и попытался прояснить путающиеся мысли.

Раньше он никогда не влюблялся. Каким-то образом обычные для большинства людей переживания миновали его. Правда, он не искал любовных приключений и полностью погрузился в научную работу. Он был единственным ребенком в семье, родители давно умерли, здравствующих родственников осталось совсем мало. И все же что-то в отношении Равенны его настораживало. Красивая, богатая и явно пользующаяся успехом девушка, вращающаяся в высших кругах, — почему она выбрала именно его? Быть может, он — просто мимолетное увлечение женщины, для которой секс с почти незнакомым человеком — обычное дело? Может, для нее это как выпить с другом кофе?

Но чем больше он размышлял на эту тему, тем меньше соглашался со своим предположением. Конечно, ему этого не хотелось, и в нем постепенно разрасталась теплящаяся надежда, подобно тому как зародившееся в сухом подлеске пламя вскоре превращается в ревущий пожар. Но он не мог позволить себе слишком увлечься, опасаясь ужасного разочарования. Поэтому он занялся будничными делами. День тянулся медленно. Томпсон написал друзьям на север Англии и в Лондон, а также коллегам по лаборатории. Первым он послал письма, а последним — экзотические открытки.

У него в запасе для окончательного выздоровления еще оставалось несколько недель, не нужно торопить события. По возвращению Равенны будет видно. На третье утро его поразила неожиданная догадка. Томпсон разыскал владельца «Магнолии» и спросил, не съехала ли пара из гостиницы. Учтивый джентльмен улыбнулся и сказал, что они должны вернуться днем. Успокоившись, он неторопливо отправился в город, закусил в ресторане, поплавал и позагорал на скалах, надеясь, что к моменту его возвращения в гостиницу Каролидес с дочерью уже будут в «Магнолии».

Томпсон увидел большой зеленый автомобиль, припаркованный у главного входа. Служащий гостиницы заносил в отель багаж. С бьющимся сердцем англичанин поспешил в вестибюль. На лестнице он столкнулся с Каролидесом, который спускался вниз в безукоризненном белом летнем костюме и алом галстуке. Томпсон начал расспрашивать, хорошо ли они провели время с друзьями, но что-то в лице грека остановило его. В глазах и изгибе губ у того застыла невыразимая печаль. Каролидес фамильярно взял англичанина за руку, они вместе спустились по лестнице, и грек предвосхитил следующий вопрос Томпсона:

— Равенна отдыхает, — сказал он. — Боюсь, она очень больна. К сожалению, причиной нашей поездки был не светский визит.

Томпсон почувствовал, как сжалось сердце, и выразил искреннее сочувствие. Мужчины уже спустились по лестнице, и Каролидес серьезно посмотрел на спутника:

— Вы не против пройти в холл? В это время там никого нет. Я буду вам очень признателен, если вы уделите мне несколько минут. Это чрезвычайно важно.

Томпсон с готовностью согласился, и вскоре оба мужчины уселись в позолоченных креслах, между которыми стоял мраморный столик. В пустом огромном холле царила тишина, зеркала в стиле рококо отражали их бледные лица, освещенные неясным светом, проникающим сквозь прикрытые жалюзи. Каролидес сразу перешел к делу:

— Вы можете счесть мои слова дерзостью, но, пожалуйста, выслушайте меня до конца.

Говорить Томпсон не мог, поэтому просто кивнул. Неужели он узнал о них с Равенной? Могла ли она рассказать ему? Но он зря волновался.

Каролидес подался вперед и впился в Томпсона своим гипнотическим взглядом: