Нэнси Холдер - Антология «Дракула»

— Равенна едет следом. Она останется с вами в больнице на ночь. Формальность, обычное обследование. Когда вы упали на острые камни, немного повредили горло. Солнце голову напекло, так мне кажется. В этом моя вина. Тысяча извинений! Доктор, который прибыл на «скорой помощи», говорит, что рана у вас неглубокая, поэтому они задержат вас только на несколько часов для отдыха и осмотра. — Он печально улыбнулся: — Сможете ли вы меня когда-нибудь простить, дорогой мистер Томпсон?

Внезапно Томпсон почувствовал, что готов разрыдаться. Он схватил протянутую руку грека и судорожно сжимал до самой больницы. Вопреки ожиданиям, Томпсона не выписывали целых три дня, и он чувствовал слабость. Но воспрял духом, когда Каролидес с Равенной везли его в гостиницу по Корнишу в открытом автомобиле. Врачи обработали ранки на шее и прикрыли тонкой марлевой повязкой. Видимо, когда грек нашел его лежащим у подножия мавзолея, то поспешил за мобильным телефоном к машине и вызвал из города «скорую помощь», жандарма и Равенну.

Томпсон решил, что этим утром девушка выглядит восхитительно. Она сидела рядом с ним на заднем сиденье и нежно сжимала его ладонь. Было ясно, что Каролидес видит их в зеркало заднего вида и ободряет едва уловимой улыбкой. Англичанин тоже больше не смущался и улыбался в ответ.

Когда они приехали в «Магнолию», Томпсон вновь поблагодарил грека, пошел к себе в номер и прилег. Проснувшись часа через два, он обнаружил листок бумаги, который просунули ему под дверь, пока он спал. Записка была от Каролидеса, который приглашал зайти к нему, если Томпсон не против. Его люкс был под номером сорок четыре. Англичанин быстро привел себя в порядок и поднялся на пятый этаж на лифте, потому что до сих пор не совсем оправился от слабости. Он легко отыскал дверь сорок четыре и постучался, но ответа не последовало. Тогда он постучал еще раз, но так же безрезультатно, поэтому повернул ручку. Дверь была не заперта, он вошел и тихо закрыл ее за собой.

И оказался в великолепной, обшитой панелями комнате. Пробивающееся сквозь опущенные жалюзи послеполуденное солнце сочным узором расцветило кремовые стены. Он позвал Каролидеса, но ответа не получил. Вероятно, грек вышел на одну-две минуты. Томпсон решил подождать и присел на отливающий золотом шезлонг под картиной маслом, изображающей пышную обнаженную фигуру, и стал праздно рассматривать помещение.

В восьми или девяти футах от него стоял стол красного дерева, на котором в беспорядке лежали книги; переплеты некоторых из них явно были древними. Томпсон встал и пошел взглянуть. К его удивлению, книги были на английском. Среди прочих — «Хиромантия» Флада, «Рай и ад» Сведенборга. Один любопытный том лежал раскрытым и назывался «Вампиры при свете дня». Томпсон снова удивился. Без сомнения, вкусы грека оказались, мягко говоря, эзотерическими.

Этот том принадлежал перу некоего Бьернсона и являлся переводом с датского языка. Со все возрастающим изумлением Томпсон прочел следующий абзац: «Современный вампир — существо, которое не боится дневного света. Безосновательны напыщенные суеверия о том, что его могут убить луч солнца и кол, пронзивший сердце на перекрестке дорог.

Они часто бывают эрудированными, культурными мужчинами и женщинами и ненавязчиво вращаются в высшем обществе, держатся безупречно, с большим обаянием и учтивостью и прекрасно умеют внедряться в жизни других людей, когда ищут жертву».

Англичанин с улыбкой отложил книгу, и тут его внимание привлекла тонкая книжица, лежавшая на блокноте. Роскошный переплет покрывала винно-красная суперобложка, и отпечатана она была в дорогой экзотической лондонской типографии. В своей библиотеке Томпсон собрал несколько книг этого издательства. Он раскрыл книгу на титульном листе и увидел: «Поэзия Равенны Каролидес». Очарованный англичанин взял книгу в руки, она раскрылась на странице четырнадцать, и Томпсон прочел:

Томпсона глубоко тронули эти строки, и он медленно и осторожно положил книгу на стол. От размышлений его заставил очнуться тихий шорох. Он обернулся и увидел высокую и молчаливую фигуру Каролидеса в стеганом белом шелковом халате. Одна рука грека лежала на ручке двери, ведущей в соседнюю комнату. Он скорбно смотрел на гостя. Томпсон отошел от стола:

— Прошу, простите меня. Я не имел права смотреть ваши книги. Я стучался и звал вас, перед тем как войти.

Каролидес грустно улыбнулся:

— Не извиняйтесь, мистер Томпсон. Я слышал вас.

Англичанин улыбнулся.

— Значит, эти книги предназначались для меня? — предположил он.

Каролидес пожал плечами.

— Возможно, — тихо проговорил он. — Как вам понравились стихи?

— Весьма любопытны, — отвечал гость. — Только…

— Возможно, вам некоторые формулировки показались туманными, а сравнения неуместными? Само собой, это перевод с греческого.

— Но о чем же оно? Стихотворение об отставке?