Джо Шрайбер - Нечестивое дело

Бошам приготовился умереть.

Он стоял на вершине холма и скользил взглядом по широкому травянистому склону до самой реки, неподвижной в нынешний жаркий полдень. В кронах виргинских дубов молчали птицы, даже ветер стих, и на долину опустилась напряженная тишина. Казалось, весь мир затаил дыхание. А потом Бошам увидел их — солдат в синей униформе, гуськом пробирающихся вдоль каменистого вала на другом берегу реки. Даже отсюда Бошам разглядел их мушкеты и поблескивающие на солнце пуговицы.

Спустя несколько секунд солдаты пошли в атаку.

Бошам ни о чем не думал — он со всей мочи бросился бежать вниз по склону, к высокой траве у подножия холма. Он несся так, что все перед глазами мелькало и прыгало, а из-под сапог врассыпную бросались кузнечики и прочие мелкие насекомые. Бошам уже мог видеть грязную речную воду, сверкающую сквозь камыши как осколки зеркала. Ноги двигались будто по собственной воле, ударялись о неровную почву тяжело и часто, жадно поглощая пространство длинными шагами. Позади него солдаты перевалили через вершину холма и с ревом помчались следом. Противники поднялись и дали залп с другой стороны насыпи. Выстрелы грянули с таким звуком, словно кто-то уронил тяжелые книги на пол библиотеки.

И Бошам очутился в самой гуще боя.

Его люди начали отстреливаться на бегу, останавливаясь только чтобы перезарядить оружие или, попав под пулю, повалиться на землю с застрявшим в горле стоном. Кричали теперь все: кто-то издавал боевой клич конфедератов [3] Б оевой клич конфедератов — во время атаки южане издавали какой-то особый боевой клич. Никто не знает, как он звучал в действительности, хотя осталось множество письменных свидетельств. Его сравнивали с воплями индейцев или с завыванием волчьей стаи. , кто-то вопил в агонии. Зачастую отличить одно от другого было трудно.

Пробежав в полную силу последние несколько метров, Бошам, задыхаясь и пошатываясь, замедлил шаг, перешел на рысцу и, наконец, остановился совсем. Его люди перестреливались с врагами, засевшими на той стороне, и все поле зрения заполнилось лихорадочным мельтешением. Рядом промелькнул солдат и упал, держась за грудь. Бошам сморгнул заливающий глаза пот и сосредоточился на снайпере, до которого было менее двадцати метров. Он был абсолютно спокоен. Время словно замедлило ход. Бошам чувствовал запахи пыли, пороха, кипариса, речной воды, дыма, пота, лошадей и свежей крови очень остро, почти мучительно. Все остальное — город, который они поклялись защищать, отданные приказы, людские жизни — исчезло совсем. Даже звуки пропали, и Бошам слышал лишь удары собственного сердца. Снайпер оказался деревенским парнем, не намного старше самого Бошама. Бошам разглядел даже оружие — мушкет Спрингфилда 58 калибра, направленный прямиком на него. Янки немного расслабился и уверенно прицелился. С такого расстояния промазать было практически невозможно.

Прозвучал сухой выстрел, полыхнуло, и Бошам увидел небольшое облачко дыма. Улыбнувшись, он просто ждал… и ничего не ощутил.

Снайпер, ожидавший, что жертва упадет, заморгал, а Бошам, все еще улыбаясь, потянулся к штыку. Штык был хорошо наточен, и Бошаму нравилось, как играл свет на острие.

«Сделай это. Сейчас».

Он аккуратно приставил острие к запястью и надрезал кожу: кровь закапала на мушкет, стекая по стволу. А потом Бошам прицелился в янки и выдохнул, одновременно нажав на спусковой крючок. Отдачей сильно толкнуло в плечо, и голова парня превратилась в мешанину крови и осколков черепа. Бошам снова начал дышать.

Время отмерло и вернулось в положенное русло. Ожили звуки: вокруг кричали люди — его люди, люди неприятеля — все люди в этом безумном, захлебывающемся кровью мире. Когда тридцать второй полк хлынул на укрепления южан, Бошам чувствовал себя одурманенным, восторженным и пьяным одновременно. Он поднял руку, заслоняясь от слепящего солнца. На коньке крыши миссии развевался флаг конфедератов, и от этого зрелища — флаг, реющий на фоне бездонного синего неба — перехватило горло. Бошам снова поднял мушкет, но не стал его перезаряжать. Слева приблизился один из солдат, рядовой по фамилии Гэмбл. Он таращился во все глаза, приоткрыв рот.

— Что… — Гэмбл пытался отдышаться. — Что произошло?

Бошам просто улыбнулся в ответ. Он чувствовал, как воздух, касаясь кожи, вибрирует, будто живой. Таинственное величие дня адреналином бежало по нервам.

— Я застрелил его.

— Ты убил его?

Бошам продолжал улыбаться:

— Ага.

— Но как?

— Очень просто, — Бошам направил штык на светящееся недоверием лицо и с хрустом ткнул острием в правый глаз рядового.

Гэмбл испустил крик — не воинственный клич, а протяжный пронзительный вопль боли и ужаса.

«Как поросенок под ножом мясника», — подумал Бошам.

Гэмбл рухнул, зажимая глаз окровавленными пальцами, и перекатился на бок. Бошам перевернул его обратно и заколол в сердце.

В воцарившейся тишине Бошам поднял голову. Поле битвы снова утонуло в молчании. Ни единого дуновения ветерка. Люди по обе стороны баррикад опустили оружие и уставились на него с выражением чистейшего неверия на лицах. Как будто бог — или какое-нибудь божественное создание — взял и все прекратил.

Теперь Бошам стоял один в опустевшем пространстве. Он устремил взгляд через вал южан на козлы, отгораживающие поле военных действий от парковки, забитой рядами сверкающих на солнце легковушек, автофургонов и мотоциклов. Все зрители — и мужчины, и женщины, и дети — таращились на него. Некоторые, отвернувшись, закрывали своим чадам глаза. По радио передавали что-то пронзительное. Бошам очень отчетливо расслышал женский голос:

— Это ведь настоящая кровь?

— Дэйв?

Еще один человек в форме конфедерата и шляпе с широкими опущенными полями подбежал к нему. Вещевой мешок хлопал его по бедру. Когда он увидел окровавленный труп Гэмбла у ног Бошама, то замер, побледнел и еле-еле выговорил:

— Дэйв… Господи… Парень… что ты наделал?