Барбара Хэмбли - Кровавые девы

Царящий внутри сумрак вызывал тревогу. Едва ли Голенищев и его птенцы решили захватить логово — от этого шага их удержала бы неизвестность, окружающая судьбу леди Ирэн; при этом они, по всей видимости, не опасались, что в доме обоснуется их соперник, Даргомыжский. И все же при взгляде на это место у Эшера закололо в затылке. Он предположил, что с наступлением темноты петербургские вампиры возобновят слежку за особняком. Кого же она приводила сюда, спрашивал он себя, поднимаясь по широкой передней лестнице. Кого хотела поразить греческими статуями и парчовыми занавесями? Сама ли она играла на прекрасной золоченой арфе, стоящей в музыкальной комнате? И что, помимо охоты, связывало ее с одной из тех теней с кошачьими глазами, которых он мельком видел в темноте за спиной графа Голенищева?

«Для многих из нас все становится охотой, — как-то сказал ему Исидро, когда за окнами „Северного экспресса“ мелькала плоская шахматная доска Голландии, похожая на ночное Зазеркалье. — Некоторым нравится охотиться в компании, находить жертв, которыми можно будет поделиться, двух-трех за охоту… выбирать место и время». Длинные белые пальцы тасовали карты. Вампир мог часами раскладывать пасьянс невероятной сложности, и Эшер часто сбивался, не в силах удержать в памяти весь узор. «Видите ли, убивать бедных… неинтересно. Но большинство вампиров рано или поздно понимает, что богачей — даже лощеных спесивых торговцев, которых во множестве породил этот развращенный век — будут искать, пусть даже ненавидя. Те, кто живет вечно, знают, что вечность включает много, слишком много часов бодрствования, которые надо чем-то заполнить».

Он начал раскладывать карты, сразу две или три колоды, движениями настолько быстрыми, что глаз не мог уследить за ними; казалось, для него это не просто игра, но повод для размышлений над математическими преобразованиями и принципами. Эшеру стало интересно, сколько из бесконечных часов своего бодрствования Исидро заполнил возней с этими пестрыми генераторами случайных чисел.

«Поэтому мы охотимся. А когда встречаемся, то говорим об охоте. Те из нас, кто некогда читал книги, писал стихи, сочинял музыку, играл в шахматы или изучал языки, по большей части обнаруживают, что все эти предметы кажутся несущественными по сравнению с необходимостью, насущностью и близостью охоты. Они проводят ночи, предвкушая или же вспоминая ее. Мир становится кровью, страхом и властью, — он собрал карты, затем снова начал раскладывать их; длинные блеклые волосы наполовину скрывали его лицо, которое само по себе было маской. Лидия как-то сказала, что Исидро обучил ее старинной игре в пикет. Она отказалась учить Эшера, и это сделал Исидро в первую ночь их совместного путешествия. — Все остальное ускользает от них».

От Лидии, которая в обществе Исидро проделала путь от Парижа до Константинополя, Эшер узнал достаточно, чтобы предположить: вампир был не из тех, кто позабыл удовольствие от шахмат, радости чтения, интерес к новым языкам. В его доме, затерявшемся в лабиринтах Ист-Энда, она видела три шахматные доски и книги по меньшей мере на двенадцати языках.

Библиотека леди Ирэн была весьма обширной. Целых две полки занимали книги по математике, вычислениям и расчетам, а также по теории музыки и чисел. Но когда Эшер коснулся красных опойковых переплетов с золотым тиснением на корешках, то обнаружил, что кожа ссохлась, а верхние обрезы покрыты пылью. На столах из красного и розового дерева не лежало ни одной книги. В кабинете он открыл ящики, совершенно пустые, если не считать пыли и старых металлических перьев. Чернила в старомодной чернильнице были свежими, ручками часто пользовались. Во второй раз проходя через музыкальную комнату, Эшер притронулся к струнам арфы и заметил, что они густо покрыты ржавчиной.

Великолепный ковер в спальне был испятнан засохшей кровью двух вампиров, Марии и Ипполита, которых граф Голенищев заставил покалечить друг друга. Не поэтому ли он так и не обзавелся птенцом? … Отдать свою душу, свое сознание хозяину вампиров, оказаться в объятиях его разума…

Эшер даже вообразить не мог ту степень близости, которую порождает слияние двух обнаженных душ. По сравнению с ней таинства брачного ложа казались пожатием затянутых в перчатки рук.

Зная, что Лидия никогда ему не простит, если он этого не сделает, Эшер вернулся в кабинет за чистым листом писчей бумаги и конвертом, а затем перочинным ножом отрезал от пропитанного кровью ковра клочок в несколько дюймов, чтобы можно было послать ей для изучения.

«Если я доживу до того момента, когда сумею отдать ей это».

Те двое революционеров, для которых пламя Революции померкло по сравнению с соблазном охоты, как угасла любовь леди Ирэн к арфе, были не единственным, что запомнилось Эшеру прошлой ночью. Знание человеческой природы подсказало ему — даже если бы этого не сделал звериный взгляд Марии, — что именно на него, который всего лишь сражался за свою жизнь, обратится теперь их ненависть. Их унизили перед человеком.

Если они решили, что смогут убить его втайне от Голенищева, он может считать себя покойником.

Спрятав образец крови, он прошел в тот угол, куда его вчера отбросили. Прижал руку к нижней стенной панели и почувствовал, как та поддается под давлением.

Устройство оказалось совсем простым. Понадобилось не так уж много попыток, чтобы в завитках резьбы по краям панели обнаружить защелку. В открывшемся тайнике, едва ли больше пяти дюймов в глубину, лежали пачки банкнот, толстостенная стеклянная бутыль с водным раствором нитрата серебра (очевидно, леди Ирэн доверяла своим товарищам-вампирам ничуть не больше Эшера), заряженный серебряными пулями револьвер, три паспорта на разные имена и, наконец, конверт у дальней стенки, в который был вложен еще один конверт, пожелтевший от времени и надписанный затейливым почерком Исидро.

Все найденное Эшер собрал и засунул в сумку, затем задвинул панель и постарался как можно быстрее выбраться из дома. Ни разу он не заметил, не услышал и не почувствовал ничего, что указывало бы на присутствие в доме кого-либо еще или же на то, что за домом наблюдают.

И все же когда он сел в нанятый экипаж и оставил за собой окутанный холодными весенними сумерками район Смольного, у него было такое чувство, словно он едва сумел избежать опасности.

Вернувшись в свои комнаты в «Императрице Екатерине», он устроился у эркерного окна, выходящего на реку, и прочел письмо Исидро к леди Ирэн Итон.

Лондон

10 мая 1820

Миледи,

Я получил ваше письмо.

И то, что я прочел в нем, наполнило меня ужасом.

НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ДЕЛАЙТЕ ЭТОГО. Умоляю вас, во имя любви, которую я к вам питаю. Во имя любви, которую вы питаете ко мне, не делайте этого.