Ким Харрисон - Когда-нибудь потом

— Я часто наказывала птенцов за то, что они рис-с-сковали гнездом.

— Моя мать запирала меня одну, — сказала я, думая, что это не причинило мне никакого вреда. И не сделало меня умнее.

— Дженкс-с-с не должен быть жес-с-стоким к с-с-себе, — сказала Белль твердо. — Он воин.

— Дженкс — садовник в первобытном Эдеме, — сказала я, веря в это. Он был дикарем-садовником с защитной полосы. Айви была такой же дикой, такой же защищающей, когда наступала трудная минута. А я? Какой была я? Какой выбор сделала бы я, когда мир висел на дуге маятника, и была ли я готова отправить его в новом направлении?

— Ты звонишь демону за советом? — спросила Белль, и я последовала за ее взглядом к моему зеркалу вызова.

— Я не знаю, — сказала я, переставляя ноги вниз на ступеньку. — Он, может быть, не достаточно исцелился.

Снова повисло молчание.

— Мне жаль Кери, — сказал Белль сухо. — И Пирса.

Я почти улыбнулась. Мы втроем убили большую часть ее клана, а ее сделали бескрылой, но, возможно, это имело смысл при воинском складе ума. — Спасибо, Белль.

— Они были великими воинами. Пирс… Дженкс сказал мне, что ты почти соединилась с ним.

Я кивнула, поднимая мое второе зрение. Лей-линия Тритон висела на уровне грудной клетки, сто оттенков красного светились, смешивались, крутились. Я отчаянно хотела увидеть там Пирса, или даже Ала. Но там никого не было.

— Вы были бы хорошей парой. Вы оба сильные.

— Возможно, — сказала я мягко. Мне казалось, что когда-то я любила его, но после притупления сияния его уникальности, я любила его свободные нравы больше, чем меня привлекали его мощь и темные силы.

Встряхнувшись, я потянулась к зеркалу. Неохотно, медленно, я отпустила Рекс вниз и положила тяжелое стекло на колени. Я уставилась в бордовую глубину тени заката, глядя на крышу церкви, возвышающуюся над головой, на шпиль, мучительно пустой без Биса. Прошло три дня. Ал уже должен был поправиться.

— Пусть Дженкс и Айви вызовут меня, если я не вернусь через два часа, — сказала я, и Белль кивнула, прыгая на Рекс, чтобы согреться. Я дрожала в куртке, было такое ощущение, как будто я в последний раз смотрела, как закат укрывает сад.

«Горгульи», — подумала я.

С возвращением домой все улажено, я закрыла глаза и положила руку на зеркало, надеясь, что он поправился.

— Ал?

Был какой-то неловкий визг, и коллектив впитал в себя несбалансированность линии.

— Ал, — снова подумала я, надежда росла с тех пор, как я не получила уведомление «не беспокоить». Просто не было ответа. — Алгалиарепт.

Мои глаза закрылись, когда нечестивый хаос коллективного растворился в стремительных звуках воды или ветра, и я почувствовала ощущение, как мой разум удвоился. Облегчение пробежало по мне, и я сделала медленный вдох, чувствуя, зеленые деревья, старые и влажные. Я нашла его. Я думаю.

В моих мыслях был бассейн с водой среди корней деревьев, всего в несколько дюймов глубиной, с гладкой зеркальной поверхностью. Воздух был влажным и теплым. Я слышала, как капает вода, чувствовала мох и туман. Ветра не было. Никакого песка, никакой вони жженого янтаря. По неподвижной воде танцевали крошечные голубые бабочки размером с мой большой палец. Это был лесной первобытный бассейн, свет едва проходил через листья. На противоположной стороне камней и мха, обвивавших бассейн, была сгорбленная черная фигура, она сидела на самом большом гладком валуне, спиной ко мне. Ал.

По крайней мере… я думала, что это был Ал. Он выглядел не правильно. Он спал, подумала я, но он, должно быть, услышал меня, и когда он повернулся, то сгреб все, чтобы скрыть то, что он делал на камне.

— Ал? — сказала я в нашем общем сне, вспомнив, что делала это однажды. Я не была уверена, что это был он. Он был худым, почти истощенным, как фейри, его кожа была очень темной, а волосы лежали тугими локонами. Он встал, и я поняла, что за спиной у него висели, как плащ, кожистые крылья. Его красный, козлиный зрачок-щелочка расширился настолько, что глаза казались черными. Я никогда его не видела его лицо таким: тонким, угловатым с небольшим заостренным подбородком. Он выглядел, как существо воздуха. Пришелец.

— Рэйчел, — сказал он, его голос был таким же, как я помнила, даже если в нем был оттенок смущения, и он звучал глубже, чем должен быть для такого небольшого тела.

Нервничая, я обратила внимание на его глаза.

— С тобой все в порядке? — Так демоны изначально выглядели?

По-видимому, не слыша моих мыслей во сне, Ал повернулся, чтобы печально посмотреть на камень, на котором он сидел.

— Я сломал ее, — сказал он. — Они не смогут уйти, пока я не починю ее, и если они останутся, они умрут. Им нужно солнце… тоже.

Я пододвинулась ближе, интересно, как долго этот общий сон мог продлиться. На камне была горсть голубых и серебряных черепков, таких же острых, как осколки стекла.

— Я пытался сложить их обратно, — сказал Ал, жестикулируя, — но части не совпадают, как бы они не поворачивались.

— Ох. — Ладно, это действительно было странно, но не более странно, чем в прошлом сне, в котором синие бабочки исчезали в стенах лабиринта, выращенного из пшеницы.

— Рваные края, — сказал он, указывая. — Я не помню, когда я сломал ее.

Я нахмурилась, наклоняясь над беспорядком.

— Взгляни, у тебя этот кусок вверх ногами, — сказала я, потом дернулась, когда осколок порезал меня. Капля моей крови заблестела на серебряной ленте, а затем, как по волшебству, осколки просто склеились воедино, в целое, вся бабочка окрасилась красным от моей крови, выглядя как витраж.

— Некоторые вещи не могут быть исправлены, — сказал грустно Ал, когда я наблюдала, как красная бабочка машет ее новыми крыльями на камне, а потом улетела, чтобы присоединиться к своим друзьям.

Ал не сводил взгляда с камня, и я подумала, а что если он по-прежнему видел осколки там, где теперь ничего не было.

— Ал, ты спишь, — сказала я, и он устремил свой взгляд вверх, чтобы встретиться с моим. Там была неудобная невиновность, и я начала желать, чтобы я могла вернуться и все начать сначала. — Ты можешь убрать меня отсюда? Мне нужна твоя помощь.

Его взгляд остановился на танцующих сквозь навес бабочках, моргая от удивления, он оглянулся на пустой камень.

— Конечно, — сказал он, явно озабоченно. — Иди.

Я задохнулась от боли, когда линия забрала меня, я слышала вопль Ала, когда все исчезло в белой раскаленной вспышке агонии. Я не понимала! Прошло три дня. Он должен быть исцелен, и я сильно ударилась о землю, когда реальность или безвременье, на самом деле, снова образовались вокруг меня.

Я ударилась лицом о черный мраморный пол кухни Ала, и мое плечо болело, когда я перекатилась к большой круглой яме с высокими скамейками.