Мария Чурсина - Дети закрытого города

Солнце пекло, как сумасшедшее. Вета сидела на чужом стуле, поджав под себя ноги, и бездумно смотрела в одну точку. Через распахнутое окно в комнату врывался запах раскалённого асфальта. По трассе носились машины — визжали, как резаные. Потом затихли. Вета слушала радио и растирала онемевшую ступню.

— …Использовано оружие массового поражения. Жертв среди мирного населения удалось избежать, но часть прибрежных территорий ушла под воду. Потерявшим жильё предоставлены места в больницах и гостиницах.

Вета покрутила чёрную лаково блестящую ручку настройки, хоть ей и не разрешали трогать вещи на чужом столе. Ей было тоскливо, хотелось выть. Когда она ехала сюда — в запрещённый для неё до сих пор квартал — сил ещё хватало на какую-то надежду, теперь силы закончились совсем.

На гостевом стуле было неудобно. Она давно перестала корчить из себя благовоспитанную девицу и забралась с ногами, грудью легла на стол и лбом уткнулась в сложенные руки. Солнце напекло макушку.

По коридору прошелестели шаги, и сквозь голос радио Вета услышала, как открылась дверь.

— Это та самая девушка, которая видела город?

Она подняла голову и обернулась: на пороге стоял мужчина, ничем особенно не примечательный. В сером костюме, с простоватым лицом, с фигурой среднестатистического гражданина — он ничем бы не выделился из толпы.

— Да, — сказала Вета растерянно, понимая, что не знает, как к нему обращаться.

— Товарищ полковник, — подсказал он, улыбаясь одними губами. Вете стало раз в десять неуютнее. Он уселся на своё место — прямо под распахнутое окно и предложил: — Рассказывайте. Так что вы видели?

Она не хотела ничего говорить, но вспомнила злую Руслану и заставила себя:

— Я работала учителем, и у меня в классе погибло двое детей.

Роберт медленно кивнул. Его руки спокойно лежали на столе, и Вета поймала себя на том, что сама хрустит суставами.

— Они ничего мне не рассказывали, но однажды подбросили записку. Что было в ней… я дословно не вспомню, но что-то вроде: «Пугало вернулось».

— Как-как, простите? — вежливо протянул Роберт.

— Пугало, — повторила Вета, чувствуя, как отчаянно краснеет. — Я, конечно же, подумала, что это шутка.

— Пугало, — повторил полковник, как будто чтобы лучше запомнить. — Так-так, я вас слушаю.

И Вета сообразила, что не знает, как перейти от смутных описаний к утверждениям.

— Потом я поняла, что оно существует на самом деле.

— Пугало? — снова уточнил Роберт, спокойно, будто к нему каждый день заявлялись сумасшедшие учительницы. — Да-да, продолжайте.

Она сглотнула и прислушалась: машины шумели по-прежнему, только теперь шелест шин по асфальту будто бы отдалился, а на первый план вышел низкий гул, как, бывает, гудят высоковольтные провода. Это радио, поняла Вета, она увела звук, но не решилась выключить совсем, когда вошёл Роберт.

Вета обернулась на чёрный радиоприёмник — зелёная лампочка сети не горела.

— Я его увидела. Ну, он ко мне сам пришёл.

— Он? — переспросил полковник, складывая большие пальцы подушечками друг к другу. Тон его больше не казался Вете рафинированно вежливым. Нет. Скорее, холодным.

— Да, я толком не знаю, как его называть. Город? Тогда «он». А пугало…

— Город, — определился за неё Роберт, и Вета вдруг отчётливо ощутила, как он привык приказывать. Он, наверное, никогда и не говорил по-другому.

— Ладно. — Она снова вспомнила Руслану, чтобы не замолчать. Если она договорит, и тогда проблемы восьмого «А» перестанут быть её проблемами. Пусть их решает этот человек, который привык приказывать. — Я шла домой, и он вышел ко мне. Он выглядел и правда очень похоже на пугало.

— И что же он от вас хотел? — почти перебил её Роберт. Его мало интересовала внешность пугала.

— Он говорил мне «пойдём». — Вета поджала губы. Глаза полковника опустели. Похоже, он не верил ни в одно её слово, и рука вот-вот потянулась бы к трубке телефона — вызывать врачей.

— Просто «пойдём» и всё? — жёстко проговорил он.

— Да, — прошипела Вета сквозь сжатые зубы, уже начиная терять терпение. Зря Антон привёл её сюда, он хотел помочь, но как бы это не навредило ещё больше. — Просто «пойдём». Но я не пошла. И он меня оставил в покое.

На секунду повисло молчание. Роберт пожевал губами, глядя в стену.

— Хорошо, я вас понял.

— Что вы поняли? — сказала Вета, ощущая, как болезненно начинает колотиться кровь в висках. — Товарищ полковник, это пугало… то есть город убивал детей. Остальных нужно спасать, вот зачем я пришла. А не затем, чтобы развлечься.

— Я вас понял, — с нажимом повторил Роберт.

Шум машин давно потерялись за низким протяжным гулом, который Вета теперь чувствовала буквально кожей. Город дрожал, и дрожь передавалась ей.

— Но вы даже не спросили, как…

— Это лишнее, — отрезал полковник. — Вас проводят.

Она встала, запоздало сжимая зубы. Хотелось тоном Русланы закричать о трусости и несправедливости. В комнату вошёл молодой человек в чёрной военной форме и кивком пригласил её на выход. Вета развернулась на каблуках, замечая напоследок, что Роберт по-прежнему смотрит в одну точку на обоях, и взгляд у него всё такой же холодный и пустой.

Её довели до выхода, на стоянку вывели под руку и усадили в машину.

— Я сама могу добраться до дома, — сдавленно сообщила Вета, но лицо её провожатого осталось каменным.

Дверца оказалась заблокирована.

— Вы что, с ума сошли? — поинтересовалась Вета. — Или у вас в сумасшедшем городе похищение человека не считается преступлением?

— Приказ маршала, — сухо объяснил её попутчик.

Она со свистом втянула воздух и ничего не ответила. Гадкое ощущение, будто произошло что-то плохое и непоправимое стало почти материальным. Гул в ушах не прекращался ни на секунду, изредка она не слышала сквозь него даже собственный голос. Но из скрежета железных труб и воя ветра в переулках больше не скрадывалось слов. Этот голос города походил скорее на плач.

Солнце рассыпалось тысячью искр по окнам домов и металлическим настилам детских горок. Уже много дней в городе не было так солнечно и так тихо. И тишину нарушал только шорох множества крыльев. Птицы: чёрные галки, серые вороны, голуби и нахохлившиеся воробьи слетались к подъезду и садились на провода и на ветки деревьев.

У пугала не было рук, и в рукавах потёртого сюртука темнела пустота. Оно протянуло рукав к Вете, так и замерев у кромки тротуара.

— Что? — прохрипела та. Голос не очень слушался, но молчать она тоже не могла.

Птицы садились уже прямо на асфальт, на край урны для мусора — на ветках не хватало места. Вета слышала шорох маленьких коготков — они садились и устаивались поудобнее. Одна ворона качалась на тонкой ветке клёна, грозя упасть, но не улетала.