Любовь Романова - Дети пустоты. Пройти по краю

За приоткрытой дверью, ведущей из холла, открывался вид на увитую виноградной лозой веранду. Там сервировали столы к обеду.

– Через полчасика приходите, мои хорошие. Накормлю по-королевски! Будет ризотто с кроликом, «Минестроне», «Капрезе», «Тирамису» на десерт. Ммммм… – Гудмунд Неугомонный картинно закатил глаза, прижав волосатую ручку к животу.

– А может, просто пиццы? Очень уж жрать хочется, – вздохнул Федор.

Боров у его ног издал сложную трель. Женьке даже показалось, что она услышала в ней что-то вроде: «Дай-дай ням-ням».

– Это Евгении Мор… ох, простите, сударыня, Кирилловне, – Гудмунд торжественно протянул Женьке ключ с тяжелым деревянным брелком. – Одноместный люкс с балконом. А вас, молодые люди, как селить будем? – Неугомонный в задумчивости уставился на трех парней с собакой.

– В один, – Тимофей исподлобья глянул на Бруно. Похоже, идея контролировать итальянца крепко засела в рыжей голове. – Только чтобы кровати разные были.

– Как скажете, – усмехнулся хозяин отеля и протянул Тимофею второй ключ. – Вам понравится. Номер королевский!

Возле двери своего люкса Женька спросила Бруно:

– Ничего не понимаю. Почему обычный человек знает про Край? Он же понял, что мы кошки.

– Потому что этот Гудмунд – свистун, – вместо итальянца ответил Тимофей.

– То есть?

– Свистунами называют обычных людей, которые каким-то образом догадались о существовании Края, – принялся объяснять Бруно. Очутившись в Риме, итальянец вернул себе светскую уверенность. Его интонации стали вкрадчивыми, а взгляды – многозначительными. Да, после приключений под землей весь этот джентльменский набор действовал на Женьку куда слабее. Но все-таки действовал. – Догадались, потом долго-долго нас искали и, наконец, нашли. А как только нашли, начали свистеть на каждом углу про чудиков, которые на крышах живут, под землей тоннели строят и плавают не хуже дельфинов.

– Знаешь, почему у него такое имя? – Тимофей не желал уступать Бруно сольную партию. – Просто он в детстве в хоббитов с Ночным дозором переиграл. Вот и стал Гудмундом Неугомонным. А по паспорту, зуб даю, Коля Иванов или Ваня Николаев.

– Так он русский? – Женька уже привыкла, что язык Толстого и Пушкина считался у жителей Края международным. Поэтому решила, что пузатый потомок эльфов и гномов его просто выучил.

– Сто пудов, – кивнул итальянец. – Россия – рекордсмен по количеству свистунов. У вас почему-то очень любят верить во всё невероятное.

– Да везде любят, – пожал плечами Тимофей, облокачиваясь о выкрашенную под потрескавшуюся штукатурку стену. Она была частью сказочного антуража отеля. Коридор, в котором сейчас стояли друзья, освещался почти настоящими факелами. Почти, потому что вместо пламени на их навершиях танцевали лепестки оранжевого и алого шелка. – Просто наши самые упорные – всю жизнь готовы искать. Поэтому чаще других находят.

– А когда находят чего? – Женьку так увлек разговор, что она забыла о голоде и усталости. Ведь не окажись она полиморфом, вполне могла бы стать таким же свистуном.

– Смотря, кто находит. Среди свистунов есть чистые психи, – криво усмехнулся Бруно. – Таких сразу в отдельную палату под надзор строгой медсестры отправляют.

– А есть нормальные. Как Гудмунд. Они обычно подписывают с Конклавом договор о сохранении тайны и открывают кафэшку или отельчик, – добавил Тим. – Создают что-то вроде нейтральных территорий для четырех рас. Сто процентов, здесь живут только Люди Края. Ну, те, кто по каким-то причинам не захотел в штаб-квартирах своих фратрий останавливаться.

– А таких много?

– До чертиков. Мы, например.

Войдя в номер, Женька первым делом бросила маску на низкую тахту и рухнула следом. Спать хотелось зверски. Незаконченная инициация Исси вытянула из нее все силы. Сейчас бы закрыть глаза и исчезнуть из реального мира месяца на два. А лучше на три. Но вместо этого Женька начала разглядывать доставшиеся ей апартаменты.

Оказалось, Гудмунд понимал под словом «королевский» совсем не то, что она. Здесь не было ни позолоченной мебели, ни парчовых штор, ни инкрустированных ночных горшков под кроватью. Зато было огромное окно, под которым бушевали не знавшие ножниц садовника кусты с крупными бледно-желтыми цветами.

В центре комнаты стояла широкая тахта, застеленная покрывалом из серебристого шелка. Рядом пристроилось кресло. Такое большое, что могло бы запросто справиться с обязанностями дивана. Оно баюкало в своих объятиях не меньше десятка фиолетовых подушек. Со светлых стен смотрели фотографии крыш ночного Рима. По всему выходило, эту комнату оформляли специально для кошек. Она нравилась Женьке не меньше, чем та, что ждала ее в России, в Башне Марты.

Единственное, чего не хватало в номере, это телевизора. Ну и Сохмет с ним. Все равно все каналы наверняка на итальянском. Зато Женька обнаружила ноутбук, дремавший в углу на столике из черного стекла.

А теперь в душ. Если подумать, то искупаться хотелось даже больше, чем есть и спать. Поэтому Женька приказала себе встать на ноги и поплелась в ванную.

Санузел по размерам почти не уступал комнате. Черный кафель на стенах и россыпь синих огоньков на потолке создавали ощущение открытого космоса. Если представить, что гигантская ванна – это капсула астронавта, то можно залезть в нее и почувствовать себя межгалактическим странником.

Одна из стен была полностью отведена под зеркало. Женька включила основной свет и, собравшись с духом, посмотрела на свое отражение.

– Мама! – голос куда-то пропал. Вместо пронзительного вопля получился сиплый писк. Женька, конечно, подозревала, что начатая татуировка не добавила ей красоты, но такого кошмара не ожидала. Тизерия успела выбить на правой скуле несостоявшийся Исси глаз и начало чешуйчатой морды будущего нагара. Рисунок получился совсем небольшой. Сантиметра два в высоту и четыре в ширину. Кожа под серебристыми линями покраснела и опухла, поэтому правая щека казалась раза в два больше левой.

– Ну и рожа! – в сердцах сказала своему отражению Женька. – С такой бы рожей да на суд божий, все подумают, что попой залезла!

Старая дедушкина прибаутка слегка успокоила. В конце концов, как только спадет опухоль, будет не так страшно. Но почему татуировка не исчезла от солнечного света? Ангел же говорила…

Женьке показалось, что кафельный пол под ее ногами пошел волной. Зрачок в вытянутом глазе незаконченного ящера едва заметно дернулся. Померещилось? Нет! Вот, снова! Сразу после этого голова наполнилась вязким шепотом.

Нагар был внутри Женьки! Огненный ящер из дымных пещер все-таки пробрался в нее. Он сидел тихо, пока рядом находились друзья, а теперь, оставшись наедине со своей новой хозяйкой, напомнил о себе. Для чего? Чтобы изменить ее? Сделать другой? Равнодушной и жестокой, как все обитатели Клоаки?