Владислав Крапивин - Прохождение Венеры по диску Солнца

— А нельзя было быстро как-нибудь переписать?

— Не оставалось времени… Да и нужды не было. По правде говоря, я успел сделать копию на компьютере, был там у одного парня ноутбук, начальство про это не знало. Вот я по ночам и перепечатывал в укромном уголке. Увез с собой дискету… Но тут опять беда. Дома как-то понадобилось мне скопировать срочный материал, а чистой дискеты под рукой не было. Я всю эту историю про Венеру стер, подумал: «У меня же в компьютере. на жестком диске она есть». А потом оказалось: нет этого файла. Или я забыл переписать его с дискеты, или он слетел непостижимым путем…

— И что?! — со стоном сказал Вовка. — Теперь уже… никак?

— Никак… Сперва сильно жалел, а потом подумал: может, и правильно. Для себя я это и так все помню, а что текста не осталось — значит, рука судьбы. Не хватало еще возомнить себя писателем…

— Но ты же все равно!..

— Что?

— Это… работал в журнале.

— Я же верстальщиком работал и дизайнером! Это не литература!

— А сочинять больше ничего не пробовал?

— Было два раза. Сдуру опять же… Написал два рассказика. Один как мы искали зимой в тайге двух потерявшихся ребятишек. Второй как в пионерском лагере был у нас ручной лосенок… Даже напечатали их в городской газете. Под рубрикой «Голоса молодых». Я перечитал, ахнул от стыда: такое косноязычие… Поклялся, что больше ни за что на свете…

— А может, зря? — очень серьезно сказал Вовка.

— Ну вот, еще один советчик…

— А кто был до меня? Тетя Лидия? — спросил он с подковыркой.

— «Тетя Лидия» ничего такого не советовала, хватило ума. Кстати, про историю, что в армии сочинил, она и не знает, только про рассказики… А советовал весной один редактор. Из нового издательства «Птицелёт». Позвонил как-то в журнал, начал: «Иван Анатольевич, у нас затевается новая серия для школьников, я помню два ваших рассказа. Может быть, есть еще? Мы бы с радостью…» Еле его убедил, что я с этим делом завязал наглухо…

Вовка больше не уговаривал меня. Почесал правой сандалией левую щиколотку и сумрачно попросил:

— Тогда рассказывай дальше. Пускай хоть я буду знать, что там случилось… Посмотрели на Венеру-то?

— Посмотрели. Но до того… Давай расскажу сначала про Матвейку. Он там, пожалуй, самая главная фигура…

— Давай! — Вовка подтянул колени и уткнулся в них подбородком.

— Матвейка в ту пору, как и Ташка, окончил первый класс. Учился он не в Тальске, а в каком-то северном городке, родители на год уехали туда по договору, на работу. И вот он вернулся. Вернулся пока один (то есть отец привез его и укатил обратно). Родителям надо было доработать там еще три месяца, а Матвейку вывезли оттуда, из холодного климата, сразу, как начались каникулы. Жил он пока у двух незамужних тетушек…

Фамилия у него была Гранатов. Когда Матвейка знакомился и называл фамилию, он всегда говорил: «Это не от слова «граната», а от слова «гранат», есть такой драгоценный камень». Но там, где он учился, первоклассники не знали, что такое гранат, а что такое граната, конечно, знали. Мало того, кто-то из них где-то узнал, что в старину гранаты были с фитилями, которые полагалось поджигать перед броском. И вот к Матвейке прилипло прозвище Фитиль. Мол, такой же он тонкий и длинный. И жилось Матвейке с таким прозвищем и с такими одноклассниками несладко. И северный город казался ему неласковым. Поэтому Матвейка охотно возвратился в Тальск, хотя и понимал, что будет скучать по маме и папе…

Я опять опасливо помолчал, спохватившись, что затронул у Вовки печальные струнки. Но он сказал нетерпеливо:

— Дальше…

— А в Тальске, в детском саду еще, было у Матвейки другое прозвище: Каруза-Лаперуза. Но оно было не обидное, а наоборот, уважительное такое. Дело в том, что он хорошо пел… Вообще-то Матвейка был стеснительный человек, и когда ему приходилось выступать на утренниках, он сперва тоже стеснялся. Но только несколько секунд. Потом набирал в грудь воздуха, и стеснение пропадало. Говорил Матвейка всегда негромко, даже сипловато. Но когда он начинал петь, в горле у него будто лопалась мыльная пленка и голос звучал очень чисто. Не сильный голос, но чистый такой и… воспитательницы говорили «за душу берет». А воспитательница Матвейкиной группы, Ирина Григорьевна, как-то сказала: «Ну, ты у нас просто Карузо». И объяснила, что был в Италии такой всемирно известный певец. А Виталька Лемехов — человек не вредный, а просто веселый — тут же срифмовал: «Каруза-Лаперуза». Дело в том, что недавно в группе было занятие про дальние морские плавания и все помнили: жил когда-то на свете такой капитан — Лаперуз. А у Матвейки, надо сказать, была тяга ко всему морскому. Он и в детский сад ходил всегда с каким-нибудь «морским отличием» — то якорь на кармашке, то значок-кораблик… В общем, прозвище к Матвейке приклеилось, и он им тихонько гордился…

В этой истории я сочинил отдельный эпизод, как после сказки под мостиком Матвейка пришел в Ташке и они долго сидели и вспоминали детсадовские времена — иногда со смехом, но больше с грустью об ушедшем дошкольном детстве. И вообще настроение было грустноватое и похожее: у обоих родители где-то далеко. А потом они договорились, что вечером встретятся снова, Матвейка придет к Ташке ночевать. Они ведь очень давно дружили и в детском саду были почти как брат и сестренка, и теперь, наскучавшись друг без друга целый год, хотели подольше оставаться вместе… Ну, и была для этой ночевки еще одна причина. У Матвейкиных тетушек (тети Клары и тети Лиры) сломался телевизор, а в тот вечер должны были показывать фильм «Командир счастливой «Щуки», про подводную лодку во время войны с немцами…

— Ага, я помню… — шевельнулся Вовка. — Хорошее кино.

— Матвейка его очень любил. И больше всего любил он то место, где на концерте в военном клубе выступают ребята и мальчик поет «Вставай, страна огромная…» Так поет, что у взрослых моряков даже слезы на глазах. Матвейку в этот момент тоже щекотали слезинки, и он незаметно стискивал кулаки, и ему казалось, что это он сам поет боевую гордую песню. И очень мечталось ему, что однажды он по правде выйдет так на сцену, в такой же, как у мальчика, матроске, и запоет перед моряками. Но понимал, что едва ли такое когда-нибудь случится, да и матроски у Матвейки не было…

В общем, пришел он вечером к Ташке. Тетя Клара и тетя Лира поохали, но отпустили его. Они считали, что нельзя слишком сильно опекать племянника, а то потом их упрекнут: вырос, мол, у двух старых дев не самостоятельный мальчик, а беспомощная девица… Вообще-то в ту пору, когда не было родителей, Ташка ночевала в семействе Бриса, но на сей раз объявила, что они с Матвейкой будут спать у нее в комнате и ничуточки не боятся.

Мама Бриса покормила их, постелила Матвейке на раскладушке, и он с Ташкой стал смотреть кино. Ташка смотрела, конечно, не с тем «замирательным придыханием», как Матвейка, но она понимала его и поэтому весь фильм просидела рядышком без болтовни и суетливости. И сделала вид, что совершенно не заметила повлажневших Матвейкиных глаз… После кино строгий Брис навестил двух друзей, выключил телевизор и велел: «На горшок и спать». Они посмеялись и улеглись. Но, конечно, лежали по отдельности недолго, скоро Ташка шепнула: «Иди сюда». Всякие разговоры взрослых, что «ах, это нехорошо, так не полагается, вы же мальчик и девочка» они считали дуростью. Почему не полагается? Они были люди с долгим детсадовским прошлым и еще в том прошлом не раз укрывались одним одеялом, чтобы пошептаться о сокровенном, порассказывать всякие истории, а то и уговорить друга не плакать, если какая-то беда. Случалось такое и в послеобеденный «мертвый час», и по вечерам на детсадовской даче… Вот и сейчас Матвейка устроился рядом с Ташкой, она натянула на себя и на него широкую простыню, и они стали шепотом говорить о нынешних делах. Матвейка сказал, что ему понравилась сказка про Тимми, разбитое зеркало и паровозик. Жаль только, что не до конца… Ташка напомнила, что конец Брис расскажет завтра: ведь договорились встретиться под мостиком снова. Матвейка сказал, что это хорошо. А еще сказал, что он рад знакомству с Брисом, потому что у того есть морской инструмент секстан, в который можно будет посмотреть на Венеру, а может быть, потом и на звезды.