Мэри Флауэрс - Фантазм 1-2

Пока мы «гуляли», Алхими вышла из машины и присела на капот, подставляя солнцу и без того уже загорелое личико. (Хотел бы я видеть ее без этой курточки!)

— Куда ты направляешься? — спросил ее я.

Алхими приветливо улыбнулась и прищурилась.

— В Перигорд, — ответила она, и все краски дня начали меркнуть в моих глазах. — Это мой городок, всего миль двадцать отсюда…

Ну что ж… Я не ошибся — ее свела с нами сама судьба. Перигорд был последним пунктом по этому направлению. В Перигорде находилась Лиз. В Перигорде поджидал нас Длинный.

— Ну, держись, Перигорд! — объявил я, садясь за руль. — Мы едем!

И тут я вспомнил, на кого была похожа Алхими — на исчезнувший труп в морге!.. Хотя то был мужчина… И все же…

ЛИЗ

Утро оказалось солнечным и нежным. Ярко-зеленые листики березы играли на солнце прямо за моим окном. Глянешь на них — и забудешь, какие гадости существуют в жизни. И на душе светло, и вообще хорошо… Даже петь хочется! А может быть, я сама выдумала весь этот мрак? Может, и нет Длинного, нет карликов, а есть только вот этот, созданный для счастья, день? Как весело играет солнышко на листьях… За окном поет какая-то птица. Я вслушиваюсь в ее голос — и тут меня пронзает новая мысль.

А бабушка? Как пережила она эту ночь?

Судя по всему, я спала долго, и бабушка уже давно должна была встать. Но в доме было тихо.

Тихо, как на кладбище…

— Бабушка! — позвала я.

Она не ответила!

Неужели ей действительно стало плохо? Может, она лежит в кровати и слабо стонет, будучи не в силах позвать меня?

Я выбежала в коридор.

— Бабушка!

Тревога росла, я по-прежнему не слышала в ответ ни звука. Возле ее двери я остановилась: что будет, если я застану ее мертвой?! У бабушки больное сердце, она пережила потрясение, значит… Нет, нельзя и думать об этом!

Я распахнула дверь и кинулась к ее кровати. Кровать была пуста! Белели мятые одеяло и простыни — бабушка ни за что не оставила бы белье в таком состоянии. Но ее самой не было.

Я обвела комнату взглядом и вздрогнула: окно было открыто!

Но неужели бабушка, моя старушка, могла вылезти через него? Дикость, чушь… Может быть, она просто вышла в туалет? Наверное… Я не могла поверить в это. Сама не знаю, почему, но не могла.

Взгляд мой упал на столик. Что-то навязчиво привлекало к нему мое внимание: то ли там чего-то не хватало, то ли, наоборот, присутствовало что-то лишнее. Я пригляделась… и не поверила собственным глазам!

Пузырьки с лекарствами разлетелись во все стороны, упали на пол очки, освобождая место, — но лишь один предмет остался неподвижным.

Тот предмет, которого вообще не могло здесь быть.

В столик была воткнута моя булавка! Та самая, которую я потеряла при встрече с Длинным. Я потянулась к ней и попробовала выдернуть — острие оказалось глубоко вогнанным в поверхность столика.

Булавка… Бабушки нет… Голова кругом идет!

Наконец, после нескольких усилий, булавка очутилась у меня в руках. И тут я заметила кое-что еще: вокруг нее виднелась маленькая лужица очень знакомой мне жидкости…

Зато я уже не удивилась, когда секунду спустя услышала в своей голове жуткий голос, — голос Длинного. Речь шла о бабушке:

— Если ты хочешь получить ее, приходи сегодня вечером…

Я бессильно опустилась на кровать. Он все же нашел способ обыграть меня!

МАЙК

И кто это придумал писать на щите при въезде в город количество населения? Кто подсчитывал его с такой точностью? Ежедневно люди рождаются и умирают, пускаются в путь в поисках богатства или справедливости, оседают в новых местах, надеясь, что нашли наконец вожделенный покой.

Но на таблице написано четко: «Население — 891 человек». Не больше и не меньше, словно сюда не впустят лишнего приезжего, да и своего младенца попросят поскорее убраться подальше, чтобы не портить статистику. Умирающим и того хуже — не иначе как перед уходом в мир иной с них требуют расписку в том, что они позаботятся, чтобы население города увеличилось ровно на одного человека в день их смерти…

Все это, разумеется, полная чепуха. Даже если мертвецы и отъезжающие заключали такие идиотские контракты, за их исполнением никто не следил. Город был удручающе пуст. Не настолько, правда, как те, которые мы уже встречали. Иногда на улице возникали одинокие пешеходы, но, завидев машину, тут же бросались прочь.

Мимо нас проплывали заколоченные окна и забитые двери — все было так же, как в тех местах, где Длинный со смертью полностью собрали свой жуткий урожай.

— Это, похоже, город-призрак, — проворчал Реджи.

— С тех пор как я уехала, многое изменилось, — поспешила поддержать разговор Алхими. Она так и липла к Реджи.

— Да? И давно ты уехала?

Мы миновали автомобиль, застывший возле тротуара с распахнутыми дверцами.

— Может быть, лет десять назад, — не слишком уверенно ответила Алхими.

Болтовня… Кому это надо? Город пуст, и причина его опустения ясна. То, что тут кто-то уцелел, всего лишь подтверждало мои худшие догадки. Но что я мог сделать? Зачем только Алхими понесло сюда именно сейчас?! Раз она обходилась без своего городка десять лет, могла потерпеть и еще пару, пока все не закончится. Эх, судьбы человеческие! Ну и странные же пути вы выбираете порой!

— Мы должны найти место, где можно остановиться, — напомнил я.

Алхими привычно растянула губы в улыбке.

— Ребята, — объявила она, — вы хорошо отнеслись ко мне, и я думаю, что мой дядюшка не откажет вам в комнате.

— Ну что ж, это было бы неплохо…

Неплохо… Здесь все будет плохо. Единственное, что может нас спасти, — это возможность поскорее отсюда убраться. Но у нас — во всяком случае, у меня — такой возможности нет. Карты сданы. Хотя точки над «i» еще не расставлены. Длинный здесь… Значит, все только начинается, и схватка окажется сразу и первой, и последней. Если погибнем мы — погибнут все. Но если мы сдадимся и отступим — тоже погибнут все. Таков расклад на сегодня, а завтрашний день покажет, чья взяла…

ЛИЗ

Я шла, и ветер дул мне в лицо. Ветер… Откуда он взялся? Почти весь день я просидела, не сходя с места. Жаль, что я не могла видеть свое лицо — я не удивлюсь, если окажется, что за это время я постарела.

Бабушки нет… Она у Длинного…

Мысль об этом обжигала меня раскаленным железом.

Бабушки нет, а я даже не успела проститься с ней по-человечески. Но что дало бы мне прощание? На всей земле не оставалось у меня ни одного близкого человека. Кроме Майка — но я не знала теперь, существовал ли он в действительности, или я сама его выдумала, спасаясь от собственного одиночества.

Майк, если ты есть, поспеши!

Я зову его, но звать уже нет сил, и мысль не отделяется от меня и не летит через километры, как прежде. Прости, Майк, я больше в тебя не верю.