Александр Светин - Anamnesis morbi. (История болезни)
- Название:Anamnesis morbi. (История болезни)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:OЛMA Медиа Групп
- Год:2010
- Город:Москва
- ISBN:978-5-373-03312-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Светин - Anamnesis morbi. (История болезни) краткое содержание
В жизнь реаниматолога Павла Светина на полном ходу врывается мистика и чертовщина. И хотя Пал Палыч уже научился ничему не удивляться — ведь в силу своей профессии он существует на грани между тьмой и светом, вытаскивая людей из-за смертельной черты — однако это уже чересчур!
…В больнице умирает старый грек Димас, завещая врачу карту Лабиринта, где спрятан исцеляющий жезл Асклепия. Далее — нечаянная встреча с Хранителем душ, которого могут видеть лишь люди, пережившие клиническую смерть. Ответный удар сил Зла следует из зазеркалья — где идет своя, тайная и жуткая жизнь, там скрывается тьма, отнимающая людские души… Кто же завладеет жезлом Асклепия и поставит жирную точку в этой вечной игре Добра и Зла?
Anamnesis morbi. (История болезни) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Вика молча слушала. С легкой своей улыбкой, в которую я когда-то влюбился раньше, чем в ее хозяйку. А вот глаза были грустными.
— Стало быть, сидим мы и смотрим. Как вдруг невесть откуда появляется второй истребитель и таранит первый. В секунду оба самолета — в хлам! А мы — живы. Представляешь, только что уже ощущали себя покойниками, ан нет: поживем еще! А я ведь, Викуша, так и не узнал ничего о пилоте того, второго самолета… Кто он, откуда, осталась ли семья… Он ведь всех нас тогда спас. А себя вот не пожалел… Пусть небо тебе будет пухом, офицер.
Вика смотрела на меня печальными глазами и молчала. Помолчал и я.
Заморосил унылый сентябрьский дождь. Я поднял воротник курки и поежился: даже для позднего сентября было довольно-таки прохладно. Да еще и ветер поднялся совершено некстати, срывая с кленов разлапистые оранжевые листья и старательно устилая ими землю.
Несколько дождинок упали на Викину щеку. Я осторожно, самыми кончиками пальцев смахнул их, ощутив на миг колючий холод. Стекло тут же затуманилось, сохранив следы моего прикосновения. Ненадолго. А потом опять стало прозрачным.
Это был очень удачный портрет. Фотограф угадал именно тот ракурс и тот момент, когда Вика улыбалась своей непостижимой улыбкой: теплой, ласковой и немного печальной. Той самой улыбкой, которая свела меня с ума много лет назад, при нашей первой встрече. И которая всякий раз, едва обозначившись на Викиных губах, заставляла забывать обо всем.
С этой же улыбкой она ушла пятнадцать лет назад. Тогда тоже был сентябрь. И был дождь. Как сейчас.
Не место, ох не место этому портрету здесь, на бурой земле свежего могильного холмика, в подножии незатейливого, временного (пока земля не осядет) памятника. Да и самой Вике тут — не место.
Вот только здесь она. И ничего с этим не поделаешь. Ничего не изменишь.
Теперь — ничего…
Она ушла в сентябре. Опять в сентябре… Через две недели после нашего возвращения с Крита. Был первый день осени: по улицам сновали радостные первоклашки с замотанными предшкольными хлопотами мамашами и огромными, не по росту, ранцами. Воздух был пропитан запахами многочисленных букетов, приготовленных к первому звонку. Как и всегда в этот день, казалось, будто весь город, от мала до велика, собрался в первый раз в первый класс.
И только Вика никуда уже не торопилась. Около полудня мне позвонил Витаминыч и сообщил, что она умерла. Помолчал вместе со мной в трубку… И неожиданно добавил: «Она очень спокойно ушла. Улыбаясь…»
Потом в трубке долго подвывали гудки. Я стоял посреди спешащего в школу города и прижимал к уху нагревшийся телефон. Будто надеясь услышать что-то еще. Не ощущая ничего, кроме навалившейся чудовищной усталости. И опять — не веря.
На похороны я не пошел. Струсил, наверное. Просто закрылся в тот день дома и напился, первый раз в жизни. Да вот ведь беда-то какая: не проняло. Будто не водку пил, а воду — гадкую, горькую, обжигающую все внутри, но всего лишь воду. Только сердце грохотало где-то в отвратительно-трезвой голове, мстительно выстукивая слова Вики: «Спаси меня, Пашка!» Не спас. Мог, а не спас. Много разных красивых оправдательных фраз можно было бы придумать, наверное… Вот только суть они бы не изменили: Вика надеялась на меня. И верила, что — смогу. Я ведь видел тогда ее глаза: верила она! А я — предал.
…— Знаешь, Викуша, а ведь Бог — есть. Я теперь это точно знаю: сам с ним разговаривал. Да, да, не смейся, я правду говорю! Мы с ним беседовали, вот как с тобой сейчас… Только он мне отвечал, а ты все молчишь, — с легким укором прошептал я и вновь смахнул назойливые дождинки с холодного стекла. — И он совсем не такой, каким мы его представляем. Он… ну вот, даже не знаю, как объяснить! Он… — я надолго задумался, подбирая нужное определение, — человечный очень, вот! И немного стеснительный… А еще у него синие глаза, ссадина на коленке и теплые, чуть шершавые ладошки…
Вика теперь улыбалась слегка недоверчиво. Я ее хорошо понимал: сам, наверное, не поверил, если бы не видел Его воочию.
— Викуша, ты прости меня… — вырвалось вдруг то, что занозой засело в душе. — Не буду оправдываться: мне не поможет, а тебе уже все равно… Просто — прости, если ты меня слышишь. А ты ведь слышишь, я знаю. Оттуда, где ты сейчас, слышать можно, да вот туда — не докричишься! Если только вот так, вполголоса… Ангелы, наверное, поют шепотом…
Позади и впрямь послышался шепот. Я вздрогнул и оглянулся: нет, не ангелы. Всего лишь ветер взъерошил опавшую листву. А потом по ней полоснула длинная очередь усилившегося дождя.
Крупные капли застучали по стеклу портрета. Их я уже не смахивал — бесполезно. Сливаясь в ручейки, они скатывались вниз по гладкой прозрачной поверхности, отчего казалось, что Вика плачет. Улыбаясь.
На лавочку рядом со мной кто-то присел. Я не стал смотреть, кто там: какая разница? Глядел на улыбающуюся сквозь слезы Вику и чувствовал, как в груди растет ледяной ком. Как тогда, в палате, после ее негромкого: «Спаси меня, Пашка!»
— Я так и думал, что ты здесь. Едва нашел, — голосом Петровича пояснил неожиданный сосед.
Я молча кивнул. Правильно думал. И найти на разросшемся кладбище кого-нибудь непросто. Особенно в дождь.
Помолчали втроем. Слушая, как шепчет осенняя листва, о чем-то своем беседуя с ветром и дождем. Мы с Викой смотрели друг на друга и по нашим щекам текли ручейки. Было щекотно.
Петрович полез за пазуху:
— Давай, Пашка, помянем ее. Знаю, что не пьешь, но надо. Да и тебе полегчает. Вот, я принес! — он достал бутылку и три маленьких пластиковых стаканчика.
Деловито расставил их на скамейке между нами, налил. Следом на импровизированном столе появилась буханка черного хлеба. Уже нарезанного. Сопя, Ванька, наклонился и поставил одну стопку перед портретом. Аккуратно накрыл ее хлебным ломтем и встал, подняв свой стакан.
Встал и я.
— Ну, пусть земля ей будет пухом! — Петрович залпом осушил стопку.
Я кивнул. Пусть будет.
Водка опять была как вода. Только горло обожгла.
Сели, помолчали.
— Ты не кори себя, Пашка, — тихо сказал Петрович. — Все ты сделал правильно. Она бы поняла… Она и так — поняла и простила.
Закусив губу, я поднял лицо вверх, ловя дождь широко раскрытыми глазами. Капли забарабанили по ним, стекая по щекам и губам. Дождь почему-то был соленым.
Все правильно. У меня был выбор, я его сделал. И винить — некого. Как говорил один мой знакомый маленький бог: «Вы сами делаете свою жизнь. Плохую ли, хорошую, счастливую или нет, но — сами. Я ни при чем!»
— Она-то поняла, Петрович. И простила. Да вот сам — не могу, — прошептал я.
Вика улыбнулась мне сквозь дождь. Я погладил ее по щеке:
— Мне пора, Викуша. Спи спокойно. Не знаю, видишь ли ты там сны, но пусть они будут радостными и цветными. Пока!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: