Бен Ааронович - Луна над Сохо

— Иди ко мне, — сказала Симона, притягивая меня к себе за плечи и разводя ноги.

Я скользнул в нее сразу же, без малейших усилий. Почувствовав меня внутри, Симона сжала мышцы и посмотрела на меня с довольной улыбкой.

Я дернул бедрами.

— Подожди, — прошептала она.

— Не могу, это рефлекс.

— Ну, сделай над собой усилие, — улыбнулась она снова, — поверь, оно того стоит.

И мы лежали, не двигаясь, слившись воедино. Вдруг я почувствовал странную дрожь в груди и животе — и только потом понял, что это Симона напевает какую-то мелодию, не разжимая губ и напрягая диафрагму — или что там еще напрягают профессиональные певицы. Что это была за мелодия, я разобрать не мог, но она почему-то напомнила о прокуренных кафе и дамах в шерстяных пальто и шляпках-таблетках.

— Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой, — проговорила Симона.

— А я думал, я у тебя первый.

— Я имею в виду, гипотетически, — поправилась она. — Если бы у меня были другие мужчины, ни с кем из них мне бы не было так хорошо, как с тобой.

Я снова дернулся, и на этот раз Симона двинула бедрами мне навстречу.

Потом мы опять дремали, вспотевшие и счастливые, в объятьях друг друга. Я бы мог так лежать вечно, но пришлось вылезти из постели из-за переполненного мочевого пузыря — и мерзкого чувства, что дела, важные дела, все еще ждут меня.

Симона, абсолютно обнаженная, лежала на кровати, соблазнительно раскинувшись, и, намеренно полуприкрыв глаза, наблюдала, как я одеваюсь.

— Возвращайся в кровать, — мурлыкнула она, как бы невзначай обводя пальцем сначала один напряженный сосок, потом другой.

— Боюсь, что могучей армии закона и порядка, которую представляет собой полиция Лондона, нельзя расслабляться, — сказал я.

— А я и не хочу, чтобы могучая армия расслаблялась, — возразила Симона. — Напротив, я бы хотела, чтобы ее контингент проявлял ко мне особую бдительность. Я плохая девочка и должна быть привлечена к ответственности за свои действия.

— Прости, — сказал я.

— Ну, пригласи меня хотя бы на выступление твоего отца, — попросила она.

Я говорил ей, что папа скоро собирается выступать, но не сказал, что вместе с группой, в которой играл Сайрес Уилкинсон.

— Я очень хочу познакомиться с твоими друзьями и мамой, — сказала Симона, — я буду паинькой, честно!

Я подошел, наклонился и поцеловал ее. Она обняла меня, крепко прижалась, и я подумал: черт побери, рано или поздно это все равно случится! И пообещал взять ее с собой.

Оторвавшись от моих губ, она откинулась обратно на кровать.

— Вот это я и хотела от тебя услышать, — улыбнулась она и картинно отсалютовала мне по-военному. — Идите, констебль, служба не ждет, а я буду томиться в разлуке и ждать следующей встречи.

Ливень перешел в мелкую морось, которую истинные лондонцы и за дождь-то не считают. Но я все равно взял кэб, чтобы доехать до «Безумия». Там Молли как раз подавала на стол пирог с мясом и почками, а к нему жареную картошку, гороховое пюре и вареную морковь.

— Она всегда так, когда я болею, — пояснил Найтингейл. — А на завтрак наверняка будет кровяная колбаса. Полезно для крови.

Ели мы в так называемой Личной столовой по соседству с общей библиотекой на первом этаже. Поскольку общая столовая могла вместить человек шестьдесят, мы никогда ею не пользовались — а то Молли еще взбредет в голову накрыть там все столы до единого. Однако и я, и Найтингейл переоделись к ужину: все-таки мы придерживаемся определенных правил, и сегодня один из нас из кожи вон лез, чтобы это продемонстрировать.

Эмпирическим путем я выяснил, что не надо резать пирог с мясом и почками, приготовленный Молли, пока адски горячий пар, идущий от него, не рассеется, а сам пирог не перестанет обжигать тарелку.

Найтингейл проглотил пару таблеток, запил водой и поинтересовался, как продвигается расследование.

— Какое конкретно? — спросил я.

— Во-первых, дело джазменов.

Я выложил ему все, что узнал о бомбе, упавшей в зал «Парижского кафе», о Пегги и (возможно) о Шери.

— Так вы считаете, их несколько, — задумчиво проговорил он, — этих, как вы их назвали?

— Джазовых вампиров, — сказал я. — Но не думаю, что они питаются музыкой. Это, как мне кажется, лишь побочный эффект, вроде шума, который вырабатывает генератор помимо тепла.

— Tactus disvitae, новый вид вампиров, — кивнул Найтингейл. — Вольфе был бы вами доволен.

Пирог остыл уже достаточно, чтобы можно было его резать. Полдня, проведенные в постели Симоны, сделали свое дело, и я умирал с голоду. По словам Найтингейла, Молли всегда добавляла в такой пирог говяжью печень. Этого требует рецепт, старинный и традиционный, пояснил он.

— Почему Молли никогда не ходит в магазин за продуктами? — полюбопытствовал я.

— А почему вы спрашиваете?

— Потому что она не такая, как мы, — ответил я, — а ближе к джазовым вампирам и Бледной Леди. Однако, в отличие от всех этих существ, мы можем ее изучать.

Найтингейл прожевал, проглотил и вытер губы салфеткой.

— Бледная Леди?

— Так ее назвал Эш.

— Интересное имя, — проговорил Найтингейл. — А что касается продуктов — насколько мне известно, их все доставляют прямо сюда.

— Она их заказывает через Интернет?

— Нет, разумеется! — сказал мой наставник. — Просто существуют некоторые организации, работающие по традиционным старым правилам. И их сотрудники все еще в состоянии прочесть заказ, написанный от руки на листке бумаги.

— А сможет она отсюда уйти, если захочет?

— Она не пленница и не рабыня, если вы об этом, — сказал Найтингейл.

— То есть она хоть завтра может взять и уйти?

— Если пожелает.

— Что же ее останавливает?

— Страх, — ответил Найтингейл. — Думаю, она боится того, что снаружи, за этими стенами.

— Что же за ними такого страшного?

— Не знаю, — пожал плечами наставник, — а она не хочет говорить.

— Но у вас же наверняка есть какое-то предположение?

Он снова пожал плечами.

— Возможно, она боится других таких же существ.

— Существ?

— Или людей, если вам так больше нравится, — сказал Найтингейл. — Людей, которые, подобно Молли, не похожи ни на вас, ни даже на genii locorum. Либо их изменила магия, либо они унаследовали измененные признаки от предков. Насколько мне известно, все это влечет за собой… неестественность.

Хотя Найтингейл и представляет собой самый настоящий пережиток ушедшей эпохи, в разговорах со мной он уже привык использовать более-менее современные слова. Я понял это, почитав старые книги, — там чаще встречались прилагательные с приставкой «противо-». И многочисленные термины, начинающиеся на «суб-». Однако в данном случае по контексту было ясно, что «неестественные» существа вроде Молли не могут защитить себя от притеснений и насилия со стороны своих более сильных сородичей магического происхождения. А также со стороны магов, лишенных моральных принципов. Или, говоря словами Найтингейла, самых что ни на есть черных.