Бен Ааронович - Луна над Сохо

— Значит, мною она не питалась, — заключил я. — Но отчего же я тогда упал в обморок?

— Готов поспорить, что питалась, — покачал головой доктор. — Но началось это недавно и поэтому не успело вызвать повреждения мозга.

— Она делала это, когда мы занимались сексом, — сказал я. — И сама, можно сказать, в этом признавалась. А можно ли определить, что конкретно она поглощала?

— Повреждения, которые мы здесь видим, соответствуют симптомам начальной стадии гипермагической деградации.

— Значит, она вампир, — медленно проговорил я. — Джазовый вампир.

— Вполне возможно, что джаз для нее — просто приправа, — сказал доктор. — А поглощает она магию.

— Которая по сути своей… что?

— Как вы знаете, природа магии нам до сих пор не известна, — заявил доктор и отправил меня переодеваться.

— У меня нашли рак мозга? — спросил отец, когда мы одевались.

— Нет, доктор просто решил запечатлеть твою пустую голову и сохранить ее для будущих поколений, — ответил я.

— А тебе, как всегда, не повезло с девушкой, а? — не остался в долгу папаша.

Оказывается, это так странно — наблюдать своего пожилого родителя полуобнаженным. Взгляд поневоле притягивает его обвисшая морщинистая кожа с пигментными пятнами, и в голову приходит мысль о том, что настанет день, когда ты увидишь все то же самое, но уже в зеркале. В том случае, разумеется, если тебя еще в молодости не угораздит получить пулю или влюбиться в вампира.

— Помимо инцидента с мамой, как все прошло?

— О, совсем недурно, — сказал папа. — Можно было бы еще порепетировать, но ведь совершенству нет предела, сам знаешь.

Несмотря на то что Национальная медицинская служба все еще обеспечивала папу стерильными шприцами, он продолжал беречь давным-давно исколотые вены. Я было решил, что он теперь делает уколы в вены на ногах, но там тоже не было ни единого следа.

— Когда ты в последний раз кололся? — спросил я.

— Я временно завязал, — ответил отец.

— Давно?

— С лета. Я думал, мама тебе сказала.

— Она сказала только, что ты бросил курить.

— Не только, — многозначительно проговорил папа, застегнул темно-зеленую рубашку с пуговками на уголках воротника и потер руки классическим жестом старого кокни. — Соскочил и с того и с другого, добавил он. — Но, честно говоря, бросить наркотики было куда трудней, чем отказаться от курева.

Я предложил подбросить его до дома на такси, но он заявил, что не только превосходно себя чувствует, но и желает насладиться редкими моментами тишины и покоя, поэтому доберется своим ходом. Солнце уже клонилось к горизонту, и, посадив пану на автобус, я зашагал в сторону Рассел-сквер.

Вообще я успел уже привыкнуть, что особняк «Безумие» находится в полном моем распоряжении. Поэтому испытал легкий шок, войдя в атриум и увидев полдюжины парней, вольготно расположившихся в креслах. Одного из них — плотного, со сломанным носом — я узнал: это был Фрэнк Кэфри, наш партнер из пожарного подразделения и десантник в отставке. Поднявшись с кресла, он поприветствовал меня рукопожатием.

— Мои ребята, — сказал он, кивнув на остальных.

Я тоже молча кивнул им. Все шестеро, крепкие, коротко стриженные молодцы средних лет, одеты были в штатское. Но по их поведению было видно, что гораздо больше они привыкли носить форму. Они неспешно пили чай, который принесла Молли, однако под столиками и креслами там и тут лежали их прочные черные нейлоновые вещмешки. С прочными ремнями и петлями для ручной переноски — то есть отлично приспособленные для безопасной и относительно удобной транспортировки небольших, но тяжелых металлических предметов.

Я спросил Фрэнка, где Найтингейл.

— Беседует по телефону с комиссаром, — ответил тот. — А мы ждем приказа.

При слове «приказ» меня прошиб холодный пот. Вряд ли согласно этому приказу они должны будут предложить Симоне с сестрами присоединиться к чаепитию. Приложив максимум усилий, чтобы не выдать свой страх, я жизнерадостно помахал ребятам Фрэнка и вышел через заднюю дверь во двор, а потом на улицу через ворота у каретного сарая. Я рассчитал, что Найтингейл хватится меня не раньше чем через десять минут, а если я не стану брать машину, то и через двадцать. Он слишком хорошо меня знает и поэтому сразу поймет, что я собираюсь предпринять. И когда начнет действовать, будет, скорее всего, думать, что защищает меня от меня самого. По иронии судьбы я был убежден, что пытаюсь сделать то же самое с ним.

Итак, двадцать минут, чтобы обнаружить мое отсутствие, и десять минут на сборы и погрузку в микроавтобус без полицейской маркировки (десантники наверняка приехали именно на таком). Еще десять минут займет дорога до Бервик-стрит. Итого — максимум сорок минут.

Я выскочил на тротуар с воплем «Такси!», и как раз в этот момент из-за поворота вывернул черный кэб. Я энергично замахал рукой, но чертов ублюдок сделал вид, что не заметил меня, и на полной скорости просвистел мимо. Я выругался, однако номер машины запомнил, чтобы потом, если представится случай, осуществить маленькую, но весьма сладкую месть. К счастью, из-за угла тут же показался еще один кэб — он остановился около одной из гостиниц на Саутгемптон-роуд, и из него вышли несколько туристов. Я запрыгнул внутрь еще до того, как водитель успел понять, что у него проблемы с системой ночного видения. У него была короткая стрижка, обычная для человека, считающего ниже своего достоинства отращивать и зачесывать волосы, чтобы прикрыть лысую макушку. Чтобы он в полной мере ощутил свое счастье, я показал ему удостоверение.

— Довезешь до Бервик-стрит меньше чем за десять минут — и ни одного штрафа до конца года, — пообещал я ему.

— А у жены?

— Тоже, — кивнул я.

— Заметано, — сказал водитель и воочию продемонстрировал мне диаметр поворота лондонского кэба — совершил абсолютно запрещенный разворот через двойную сплошную и на огромной скорости понесся к Бедфорд-сквер.

Либо он был не в своем уме, либо его жена не просто так нуждалась в том, чтоб ее отмазали от штрафов, но, так или иначе, через пять минут мы были на месте. Я так его зауважал, что даже заплатил по счетчику.

На Бервик-стрит царил пятничный вечер, и в двери небольших секс-шопов на углу Питер-стрит то и дело заходили покупатели. Рынок уже закрылся, но пабы и музыкальные магазины еще работали. Узенький ручеек сотрудников прессы тянулся с работы к метро сквозь толпу гуляющих туристов. Оказавшись рядом с домом Симоны, я поднял голову — и точно, в окне верхнего этажа горел свет.

Мне совершенно не хотелось думать о том, что Симона и ее сестры могут просто погибнуть от рук Кэфри и его парней. Но я все же свято верю в то, что перед законом все равны. Это дело, сколь бы странным оно ни было, находилось в ведении полиции, и я, как принесший присягу констебль, готовился употребить все свои полномочия, чтобы пресечь нарушение общественного порядка.