Кассандра Клэр - Город священного огня (др. перевод) (ЛП)

– Все это время я был связан с ним, я думал, что знаю, как он мыслит, его желания, чего он хочет. Но такого я даже не предполагал. И ты не сказала мне…

– Речь не о тебе, Джейс…

– Я знаю, – ответил он. – Я знаю, – но его кулаки были так крепко сжаты, что побелели и все вены на руке стали выпирать. – Я знаю, и не виню тебя в том, что ты не рассказала мне. Что я мог поделать? Я был абсолютно бесполезен. Я стоял в пяти шагах от него, и в моих венах текло пламя, которое запросто могло убить его. Я попытался и это не сработало. Я не смог заставить его работать.

– Джейс.

– Прости. Я просто… ты знаешь меня. У меня две реакции на плохие новости. Неконтролируемая ярость и затем резкий переход к ненависти к себе.

Клэри молчала. Помимо всего прочего она устала, сильно устала. Рассказать ему о том, что сделал Себастьян, было подобно избавиться от огромного груза, и все, чего она хотела сейчас – закрыть глаза и погрузиться во тьму. Она так долго злилась – гнев всегда был на поверхности. Даже когда она покупала подарки с Саймоном или сидела в парке, либо когда была одна дома, пытаясь успокоиться, гнев всегда был с ней.

Джейс явно боролся с собой; по крайней мере, он не пытался ничего скрыть от нее, и она увидела, как менялись эмоции в его глазах: ярость, разочарование, беспомощность, чувство вины, и, наконец, печаль. Для Джейса это была удивительно тихая печаль, и когда он наконец заговорил, его голос тоже был на удивление тих.

– Я просто хочу, – сказал он, не глядя на нее, а в пол, – чтобы я мог сказать, то, что правильно, сделать все правильно, чтобы облегчить твои страдания. Чего бы ты ни хотела от меня, я хочу это сделать. Я хочу быть здесь, с тобой, Клэри.

– Здесь, – тихо сказала она.

Он поднял взгляд.

– Что?

– Что ты только что сказал. Это было прекрасно.

Он моргнул.

– Ну, вот и хорошо, потому что не уверен, что смог бы повторить это. Какая часть была прекрасна?

Она почувствовала, что ее губы слегка изогнулись. Было что-то такое в реакции Джейса, в его странной смеси высокомерия и уязвимости, беспокойности и горечи, и преданности.

– Я просто хочу знать, – сказала она, – что твое мнение обо мне не изменилось.

– Нет. Нет , – потрясенно произнес он. – Ты смелая и умная, и ты прекрасна, и я люблю тебя. Я просто люблю тебя и всегда любил. А действия какого-то психа не изменят этого.

– Присядь, – попросила она, и он сел на скрипучий кожаный диван, держа голову прямо, чтобы смотреть на нее. Отражение огня было подобно искрам в его волосах. Она сделала глубокий вдох и подошла к нему, удобно устроившись у него на коленях. – Не мог бы ты меня обнять? – спросила она.

Он обнял ее и прижал к себе. Она чувствовала мышцы на его руках, как напряглась его спина, когда он нежно положил руки на нее. У него были руки, созданные для боя, и все же он мог быть таким нежным с ней, с фортепиано, и со всеми вещами, о которых он заботился.

Она прижалась к нему, сидя боком на коленях, ноги на диване, и положила голову ему на плечо. Она чувствовала быстрое биение его сердца.

– Теперь, – сказала она. – Можешь еще и поцеловать меня.

Он колебался.

– Ты уверена?

Она кивнула.

– Да. Да , – сказала она. – Лишь Богу известно, сколько всего мы не могли делать уже долгое время, но каждый раз, когда я тебя целую, каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне, это победа, если хочешь знать. Себастьян, он сделал то, что сделал, потому что… потому что он не понимает разницу между любовью и обладанием. Между самоотдачей и принятием. И он думал, что если бы смог заставить меня отдаться ему, то он обладал бы мной, я бы принадлежала ему. Для него это любовь, потому что другого он не знает. Но когда я прикасаюсь к тебе, то делаю это, потому что хочу, вот в чем разница. И у него никогда не будет этого. Ни за что, – сказала она, и наклонилась, чтобы поцеловать его, легко коснувшись его губ, и вцепившись рукой за спинку дивана.

Она почувствовала, как его дыхание участилось, и между их кожей вспыхнула искра. Он прижался к ней щекой, их волосы спутались – золотистые и рыжие.

Она отстранилась от него. В камине подпрыгнуло пламя, и спину Клэри обдало жаром. Она уперлось лбом Джейсу в плечо, помеченное белой звездой семьи Эрондейлов, и она подумала обо всех его предках, тех, из чьей крови, костей и жизней появился он.

– О чем ты думаешь? – спросил он. Он провел ладонью по ее волосам, пропуская локоны через пальцы.

– Я рада, что рассказала тебе, – ответила она. – А ты?

Он молчал долгое время, и пламя то утихало, то вновь пылало. Затем он ответил:

– Я думал о том, что ты сказала об одиночестве Себастьяна. Я пытался вспомнить, какого это, жить с ним в одном доме. Он по многим причинам прихватил меня с собой, но половину из всего этого представляло желание быть с кем-то. С тем, кто поймет его, как он считал, потому что нас вырастили одинаково. Я пытался вспомнить, нравился ли он мне вообще, нравилось ли проводить с ним время.

– Я так не думаю. Просто там, когда я была с вами, ты не был таким непринужденным, как обычно. Ты был собой, но одновременно не был. Это трудно объяснить.

Джейс посмотрел на огонь.

– Не так уж и трудно, – сказал он. – Я думаю, что есть часть нас, отдельная даже от нашей воли или наших разумов, и это была та часть, до которой он не мог добраться. На самом деле я никогда не был самим собой, и он знал это. Он хочет нравиться или чтобы его действительно любили, за то, какой он на самом деле. Но он не думает, что должен измениться, чтобы быть достойным любви; вместо этого он хочет изменить весь мир, изменить человечество, превратить все в то, что полюбит его, – он сделал паузу. – Прости за лекцию по психологии.

Но Клэри была погружена в свои мысли.

– Когда я копалась в его вещах, в доме, то нашла письмо, которое он написал. Оно не было закончено, но было адресовано «моей прекрасной». Помню, я еще подумала, что это странно. Зачем ему писать любовное письмо? Я имею в виду, что он понимает, что такое секс, или типа того, и желание, но любовь? Не после того, что я видела.

Джейс прижал ее к себе, устраивая ее поудобнее. Она не была уверена, кто кого успокаивал, лишь его сердце ровно билось под ее кожей, и запах пота с мылом и металлом на нем был знакомым и успокаивающим. Клэри расслабилась в его руках, ее веки начали опускаться. Это был долгий, долгий день и ночь, и долгий день перед этим.

– Если мама и Люк придут сюда, пока я буду спать, то разбуди меня, – сказала она.

– Ох, тебя разбудят, – сонно сказал Джейс. – Твоя мама подумает, что я пытаюсь воспользоваться тобой и будет бегать за мной по комнате с кочергой из камина.

Она протянула руку, чтобы погладить его по щеке.

– Я защищу тебя.

Джейс не ответил. Он уже засыпал, ровно дыша. Его сердце неустанно билось, и ритмы их сердец замедлились, стуча в унисон. Она лежала с открытыми глазами, пока он спал, смотрела на пламя и, нахмурившись, вспоминала слова «моей прекрасной», отдающихся эхом в ее ушах, как воспоминание из сна.