Юлия Сергачева - Горелом

Набранный номер почему-то откликнулся звонком совсем близко. На липовую ветку тут же сел воробей и скосил черный блестящий глаз. Второй воробей описал круг над головой Яна и скрылся. Затем зашуршали невидимые кусты, сверху посыпалась земля, на краю ямы появилась знакомая фигура и присела на корточки. Свесившаяся через плечо, растрепанная коса закачалась, наводя на Яна неприятные ассоциации.

— Моя работа доставляет мне все больше удовольствия, — произнесла ухмыляющаяся во весь рот Ева.

— Рад за тебя.

— Никогда бы не подумала, что вид человека, сидящего в грязной яме способен доставить мне такое эстетическое наслаждение.

— Это потому что у тебя нет вкуса. Ты собираешься мне помогать?

— Я вызову спасателей, — захихикала она. — Такое достойно попасть в газеты.

— Вызывай, — устало согласился Ян. Теперь, когда накал эмоций схлынул, пришла реакция. Он почувствовал, что ноги подгибаются и очень хочется лечь прямо в грязь.

Ева хмыкнула, исчезла из виду. Ян слышал, как она перемещается там, наверху, шурша травой и кустами и, кажется, с кем-то разговаривает. Потом появилась снова, огляделась, примериваясь, и обернула вокруг облюбованного дерева тонкий полотняный шарф.

— Хватайся!

Второй раз за сегодняшний день Ян полез наверх, цепляясь и упираясь. Ладони жгло, словно огнем, а колени ощутимо дрожали. Зато пожухлая трава на краю ямы показалась ему блаженно мягкой. А невысокая стриженая девушка, что стояла под корявой липой, — неприятно знакомой.

— Опять она? А она-то что здесь делает?

Ева посмотрела через плечо и помахала рукой, подзывая свою спутницу. Но та не тронулась с места. Ей и оттуда все было прекрасно видно и слышно.

— Это она мне позвонила около часа назад. Она предупредила, что тебе грозит опасность… То есть, сначала Пьетр позвонил, сказал, что его мучают предчувствия по поводу тебя, а потом она.

— И Пьетр здесь?

— Мы разделились, чтобы обойти Замок. Он, наверное, где-то на той стороне.

— Замечательно. А прессу вы не позвали?

— Ну, если только твою подружку-журналистку. Но она свой телефон не оставила.

— А эта оставила? Откуда у нее твой номер?

— Я дала ей тогда, у тебя дома. На всякий случай.

— На случай, если я провалюсь в яму?

— Нет, — вмешалась вдруг Амилия издали, сосредоточенно отвязывая от ствола липы полотняный шарф. — Как раз с ямой вам повезло. Опасность грозит вам в Замке.

— Опять она за свое, — произнес Ян в пространство.

— Ян, — Ева сердито свела брови. — Ты… у тебя глаза красные, — закончила она невпопад, пристально вглядываясь в его лицо. — Ужас.

— Он столкнулся с Пряхой, — тихо подсказала Амилия, небрежно набрасывая измятый шарф на локоть. На светлой тонкой ткани чернели грязные отпечатки. — У тех, кого находили под ее окном, всегда так краснели глаза… Только живыми им уйти не удавалось.

— Ты залез башню? — ошарашенная Ева даже отступила на шаг.

— Вам нельзя в Замок, — под пристальным темным взглядом Амилии Ян немедленно ощутил, что жалок, мокр и грязен. И потому разозлился:

— Мы разве не договорились? Я сам решаю, что мне можно, а что нельзя.

— Я… — она опустила глаза, легко пожала хрупкими плечами. — Простите, я не хотела вас обидеть. И рада, что пока все благополучно кончилось… Пойду, пожалуй, — и к Янову неясному облегчению, она действительно скрылась с глаз. Длинный конец светлого шарфа невесомо прыгал по подсохшим макушкам тимьяна, словно поглаживал на прощанье.

— Зачем ты ее притащила?

— Это она меня притащила! — разозлилась Ева. — Она и Пьетр. Они оба будто с ума сошли. Один бормочет о каких-то несчастьях, которые видятся ему во сне насчет тебя, а другая твердит, что тебя надо немедленно спасать! Телефон оборвали!

— Да кто она такая, чтобы вмешиваться?

— Сам с ней разбирайся… Она ошиблась, что ли?

— Не знаю, — Ян наблюдал, как обогнув разваленную башню, к ним приближается спотыкающийся Пьетр. Вид у привычного рохли был удрученный и растерянный. А при виде Яна — потрясенный.

— Что случилось? Себастьян, ты…

— Упал, — сквозь зубы, перебил Ян. — Так что ты Еве наплел про несчастья?

— Я… — Пьетр виновато покосился на насупленную Еву, зачем-то поправил ворот вельветовой куртки и пригладил растрепавшиеся кудри. Неохотно произнес: — Мне трудно это объяснить… Ты же знаешь, я не могу точно сказать, что чувствую. Но сегодня утром, меня будто молния ударила — я увидел тебя… мертвым, — шепотом добавил он. — Так испугался, даже кашу для девочек опрокинул.

— Неслыханная жертва во имя моего благополучия. Польщен.

Пьетр неловко улыбнулся, переминаясь.

— Я подумал, что надо тебя предупредить и позвонил… Еве, — смешавшись, закончил он.

Ну, понятно. Напрямую Яну на этот раз он позвонить не решился. Почему?

— А я смотрю, ты уже здоров?

— Что?.. А… э-э, да, спасибо. Более или менее.

— Скажи, а что ты делал возле Замка вчера вечером?

Пьетр сильно вздрогнул. Глаза наполнились непритворным страхом, взгляд метнулся, а круглые щеки словно выбелили мукой. Даже Ева глянула с интересом и беспокойством.

— Я… Я не был возле…То есть… Я гулял. Девочки шумят сильно, а мне надо было подумать.

— Далеко же ты ходил думать. Совсем не заботишься о здоровье.

— Я… Я не…

Неубедительный лепет прервал дождь. Холодные капли защелкали по листве резко и увесисто. Деревья зашевелились, и парк наполнился глухим, недобрым шелестом. Грязь на дне ямы покрылась множеством крошечных, быстро заплывающих кратеров.

Ну, во всяком случае, до дома Ян добрался не таким уж и грязным.

«…Зачастую отдача от действий гореломов непредсказуема и необъяснима.

Случалось, за ночь меняли цвет все здания в целом городе. Или разом гибли окрестные птицы от малой до великой.

А взамен несостоявшейся катастрофы на Твисской гидростанции все жители огромного округа на несколько секунд лишились способности дышать…»

Во время непогоды дверной замок всегда заедал.

Хорошо, хоть ключ не утопил в луже, вяло подумал Ян, скребя зубчатой бородкой в брюхе старого механизма. Замок в доме номер восемь был знатный, уцелевший с прошлого века, требующий ключей солидных, резных, размером с пол-ладони. Не всякий слесарь возьмется восстанавливать такой в случае потери…

Холодная вода затекала за шиворот. Размытая дождем, серая улица дышала в спину промозглым холодом. На пороге лежала забытая и раскисшая газета. Прозрачные от влаги страницы слиплись, и напечатанное с обратной стороны слилось с верхними строками: «Город обвиняет… Горелом…» Забраться бы под одеяло и не высовывать нос до зимы. А лучше — до следующего лета.

Замок, наконец, щелкнул. Пахнуло теплом и свежей сдобой.