Юлия Сергачева - Горелом

Амилия оказалась прямо под ними. Вцепилась в сброшенную веревку обеими руками. А Ян с Евой разом дернули ее на себя. Наверное, никогда в жизни Ян ничего не хватал так прочно и не тянул вверх с такой яростью.

Треснул натужно уже совсем одеревеневший сук, принимая тяжесть троих. Но выдержал.

— Я же говорила, что легкая, — задыхающаяся Амилия крепко держала Яна за руку и улыбалась во весь рот.

Внизу колотились о стену раздосадованные стражи, постепенно теряя живость и сноровку, вновь обрастая серым камнем.

— Послушай, — глядя прямо в глаза, наливающиеся гнилушечной зеленью, произнес Ян, — это становится опасным. Ты себя не контролируешь. Ты можешь убить нас.

— И что ты предлагаешь? — теперь Ева говорила менее внятно, но яростно: — Куда, по-твоему, я должна убраться? Домой? Или в лес, где сейчас тоже полно людей? Кого из них ты хочешь подставить вместо себя?

— Что ты несешь? Ну, давай запрем тебя что ли…

— Здесь? — она легко сковырнула крепкий с виду засов и с силой шарахнула его об пол. Брызнули чешуйки ржавчины, на камнях осталась блеклая вмятинка.

Они пару секунд молча сопели, рассматривая царапину и не поднимая друг на друга взглядов. Потом Ева шмыгнула носом, пересекла комнату (послышался переполошенный звон из угла) и вернулась с медным колокольчиком, варварски оторванным от связки:

— Ладно. Я повешу себе на шею. Буду ходит одна, а если услышите звон, то бегите…

— Не нужно, — Амилия забрала колокольчик и поставила его на стол, взяв Еву за руку. — Я могу предложить кое-что получше.

— Прибить ее к стене серебряными костылями?

Ева хищно оскалилась, Амилия не обратила на нервную реплику Яна внимания:

— Ты говорила, что на тебя плохо действует сам Замок?

— У меня такое чувство, что он поселил во мне что-то колючее, что не дает свернуться клубком. Я не в силах себя контролировать, это выпирает из меня и…

— Я попытаюсь уменьшить влияние Замка.

— Как? — спросили Ян и Ева в один голос.

— Как обычно. Даже тебе не под силу изменить сущность оборотня, — Амилия посмотрела на нахмурившегося Яна, — но отвести ее боль хотя бы на время…

— Ты можешь? — с жадной надеждой спросила Ева, и Ян где-то в глубине души ощутил укол ревности.

— Я попробую… Только… Это наш, девичий разговор. Если ты не против.

Ян сделал вид, что ни капли не уязвлен и не заинтригован. Отвести боль? Загнать оборотня обратно в душу? Ха!

— Пойду, осмотрюсь, — решил он.

— А ты сама-то выдержишь? — обеспокоилась Ева. Они, позабыв о Яне, направились в соседнюю комнатку. Ни дать, ни взять — задушевные подружки. Знакомы-то всего ничего…

— Да тут не нужно много сил. Дело ведь не столько в Замке, сколько в тебе самой. У тебя в сердце слишком тревожно, вот Замок так легко и нашел доступ в твою душу.

Мельком Ян увидел, что девушки уже сидят на полу, друга напротив друга, и Амилия держит Еву за обе руки. Вид у них обоих был как в классической жанровой сценке «секретный девичий разговор». Вот только даже в сумерках было заметно, как внезапно осунулось и заострилось лицо Амилии. И как звериные очертания распирают облик Евы.

Ян двинулся прочь, озираясь и прислушиваясь. Не столько к тому, что происходит вокруг, сколько к оставленному за спиной. Тянуло вернуться немедля, но он сдерживался. Потому что чувствовал — Амилия знает, что делает. Глазастая, худощавая девица на деле оказалась с алмазной сердцевиной.

Под ногами распадались в труху ветхие паркетные планки. Сильно сквозило. Через окна было заметно, как вечерний дымчатый воздух часто прошивают крупные летучие мыши. Кроме них — ни малейшего шевеления. Башни молчали, напряженные, таящие невнятную угрозу.

А это что? Перегнувшись через кромку окна, Ян пытался вглядеться во мрак внизу. Там кто-то проворно переместился от одной тени к другой. Или показалось? Надо вернуться и предупредить…

Ян заспешил обратно, но на повороте невольно сбавил шаг, услышав ровный голос Евы. Тихо, едва слышно Амилия ответила. Снова заговорила Ева — вполне спокойно, даже умиротворенно:

— Его трудно по-настоящему ненавидеть. Он не так плох, каким хотел бы казаться. Но он привык быть таким. И сейчас уже, наверно, и сам не понимает, когда злит других, чтобы оттолкнуть и защитить их, а когда… А когда просто не может сдержать характер.

Ян замер, навострив уши.

— Одиночество оно… — Амилия подумала, подбирая слова. Ее голос и без того негромкий, сейчас едва угадывался. — Оно делает людей угловатыми. В семьях, среди друзей углы стесываются, люди становятся круглее и мягче, а когда ты всегда один… Потом боишься ранить других о свои углы.

— А если… А если эти углы такие острые, что могут убить тех, кого любишь? Я боюсь… боюсь сделать свою семью несчастной, если останусь с ними. Я опасна.

— Не мне решать, но… Мой отец тоже боялся сделать нас с мамой несчастными. И однажды ушел. Только счастливее мы не стали. Когда я была ребенком, то ходила смотреть на окна его дома. Смотрела, как в них зажигается огонь по вечерам… Я винила себя, что он не захотел жить с нами. Знаешь, дети ведь часто берут себя ответственность за все проблемы в семье. Думала, наверное, я недостаточно хороша для него. Четверку получила, платье порвала… — она невесело засмеялась.

— Что же мне делать?

— Мне кажется, есть только один способ. Нужно делать так, чтобы счастье перевесило все беды. Чтобы с тобой им все равно было лучше, чем без тебя. Или без тебя хуже, чем с тобой… Но это очень трудно.

— Если не невозможно… — Ева вдруг повысила голос: — Эй, там, во тьме, хватит подслушивать, иди к нам!

— А ты достаточно стесала свои клыки, чтобы не кусаться? — Ян переступил порог комнаты, жмурясь даже от того блеклого вечернего света, затекавшего в окна.

— Для тебя я всегда приберегу самый любимый клык, — Ева легко вскочила, не утратив прежнюю полузвериную ловкость, но лицо ее больше не казалось неудачно обтянутым человечьей кожей рылом. Да и глаза едва мерцали.

Амилия тоже поднялась с пола, заметно пошатнувшись. Выпрямилась сама, мягко уклонившись от поддержки спутников, бойко улыбнулась. Вот последнее было, пожалуй, излишним. Даже непрошибаемая Ева торопливо отвела глаза. Такие улыбки вечно сопровождаются стаей медсестер и бульканьем капельниц.

— Идем? — Амилия уже знакомым жестом прижала локоть к ребрам.

Хроники утверждали, что башен задумывалось три: Бронзовая, Серебряная и Золотая. Некий маг пообещал в этом случае Замку и городу нерушимость на века. Благоразумный тогдашний герцог действительно возвел и облицевал одну башню бронзой, наказав сыну и внуку закончить начатое. Серебряную башню наследник герцога возвел, а вот внук пожадничал, поскольку началась очередная война и золото пригодилось на другие цели. В итоге ушлый потомок разобрал даже бронзу на переплавку.