Андрей Васильев - Отдел 15-К

— А я говорил, что не знаю, что там — еще раз повторил Колька

— Это я уже понял — терпеливо сказал Арвен, слышавший это уже в третий раз — Меня сейчас интересует, не что там, а где мои люди. Это сыновья моих родственников, они меня спрашивают — куда они попали, почему они не звонят. Мне нечего им ответить, и это очень плохо.

— Плохо — согласился Колька — Только от меня‑то вы что хотите?

— Узнай, где они — не повышая голоса приказал ему Арвен.

— Как? — здесь парню даже играть было не нужно. Он и правда не знал, как это сделать.

— Спроси про это у своего начальника — предложил бизнесмен — Или сам слазай в этот подвал. Кто из нас служит в вашей конторе — ты или я?

— Вы такой простой! — как‑то даже не стал выбирать слова Колька — 'Спроси', 'слазай'. Я уже спрашивал, ответа не получил. А лезть туда? Какой смысл? Я там уже был, там мусор да трубы. Что до того, кто где служит — я маленькая сошка, уборщица — и то выше меня по допуску к тайнам отдела.

Арвен задумался, крутя на пальце перстень с большим блескучим камнем.

— Ладно — сказал он через минуту — Не можешь так узнать — попробуем по другому.

Колька напрягся — эти слова могли означать что угодно.

— Иди и служи — Арвен достал из внутреннего кармана дорогого пиджака тонкий конверт — Когда ты мне понадобишься — я тебя найду.

'Да что бы ты провалился' — подумал про себя парень, но говорить это вслух не стал, принял конверт и рассыпался в благодарностях. Так было надо, так Ровнин приказал.

Как ни странно, Арвен возник не сразу после того, как около особняка в переулках Сухаревки побуянил генерал Илюшенкин (который, по слухам, готовился к отставке, поспешной и скоропостижной), а только сейчас, в середине декабря, то есть почти через месяц. Почему так получилось, отчего — Кольке конечно же было интересно, но задавать подобные вопросы ему он не рискнул.

Кстати, Ровнина тоже удивляло то, что Арвен никак себя не проявляет, что он как будто проигнорировал происшедшее. Черный 'геленд', который Пал Палыч видел в переулках — это было единственное, что выдавало его интерес к случившемуся.

Колька, правда, понадеялся, что настырный сын Кавказа просто плюнул на отдел с его тайнами, но вот — ошибся. Причем — неприятно, поскольку прихватили его прямо у подъезда и без особых сантиментов засунули в роскошный 'бентли', в котором и происходила данная беседа

— Как скажете — Колька убрал конверт в карман куртки — Денежка — это хорошо, так что я — всегда.

— Всегда, всегда — задумчиво посмотрел на него бизнесмен — Ты не бойся, к тебе у меня претензий нет, ты свою часть работы выполнил честно и то, что пропали мои родственники — не твоя вина. Если дальше будешь так же мне служить, то не пожалеешь об этом.

'Да хрен тебе в сумке' — подумал Колька, широко улыбаясь, и в который раз поражаясь чутью и опыту Ровнина. А ведь не послушай он тогда его — еще неизвестно, чем бы эта беседа закончилась. Отпилили бы ему эти дети гор голову где‑нибудь в лесу за Бутынью или даже Шаликово — и привет. Леса там жидкие, но чтобы его тело спрятать — вполне подходящие. Вовек никто не найдет.

— Так я пойду? — в кожаном салоне машины было тепло и уютно, но Кольку это как‑то не слишком радовало — в промозглом вечере московской сырой зимы ему было бы куда комфортнее.

— Что? — Арвен явно уже даже забыл о присутствии молодого оперативника, думая о чем‑то своем и щелкая камешками четок, которые он достал невесть когда и невесть откуда — Иди, конечно. Когда ты мне понадобишься — я тебя найду.

На улице снова припустил дождь — зима в этом году не спешила приходить в город. Нет, несколько раз выпадал снег, если так можно было назвать серо — белую труху, падающую с неба и превращающуюся в воду, не долетая до земли. Да что этот снег — до Нового года было уже рукой подать, а ночью даже вода в лужах не замерзала. Одно слово — Москва. В Саранске, так, где Колька родился и рос, уже давно сугробы лежали.

'Бентли' мигнул красными огоньками фар и исчез в сырой пелене дождя, Колька плюнул ему вслед и поплелся к подъезду, доставая на ходу телефон — надо было отзвониться Ровнину, рассказать о происшествии. Вечер был испорчен.

Надо заметить, что погода, которая и через неделю после этих событий совершенно не изменилась, крайне отрицательно влияла на все, а особенное на настроение людей.

— Блин, да когда эта хмарь кончится! — бурчал Герман, глядя в окно — Вот что я вам скажу — к коммунистам можно относиться как угодно, одобрять их, не одобрять, но одно несомненно — при них в небесной канцелярии был порядок. Зимой был снег, летом было жарко, весна приходила вовремя.

— А осень? — лениво спросил у него Пал Палыч, разминая в пальцах сигарету.

— А осень вовремя заканчивалась. Отполыхает багрянцем — и все. И снег в ноябре, перед парадом, уже выпадает.

— Каким парадом? — удивились одновременно Вика и Колька.

— Ноябрьским, дети глобализации — саркастически фыркнул оперативник — Это сейчас в ноябре праздник не от мира сего — то ли день Ивана Сусанина, то ли примирения солдат с рабочими, а крестьян с менеджерами. А раньше все было просто и понятно. И парад был всегда.

— Ты чего‑нибудь понял? — девушка посмотрела на Кольку, тот пожал плечами — мол — нет, но это и неважно.

Беседа велась на первом этаже — наверху опять протекла крыша, на этот раз прямиком над кабинетом Валентины и Виктории. Тицина, сообщив, что она в сырости работать не может, отправилась трудиться в логово оперативников, после чего те спешно оттуда сбежали, и теперь отирались здесь, внизу.

— У природы нет плохой погоды — назидательно заметила Вика.

— Но хорошей, к сожаленью, тоже нет — Герман явно встал не с той ноги.

Входная дверь хлопнула, и в здание вошел Ровнин, сосредоточенно посасывая погасшую трубку, капли дождя поблескивали на его модном кожаном пальто.

— Что за манифестация? — уставился он на сотрудников отдела — Чего тут торчим?

— Потоп — с — Вика потыкала пальцем в район потолка — Заливает нас.

— Н — да — Ровнин достал трубку из рта — Надо в следующем году о капитальном ремонте подумать. Аникушка будет против, но это уже совсем не дело. Весной — заливает, осенью тоже.

— Если Аникушку все время слушать, то мы скоро тут потонем — иезуитски прощебетала Вика, накручивая прядь волос на палец.

— И отощаем — проворчал Колька, который давно точил зуб на домового за то, что тот постоянно таскал и куда‑то выбрасывал ту еду, которую он приносил на службу, взамен ее подкладывая парню сушки и черные ржаные сухарики. Ну вот не переносил домовой быстро запаривающуюся лапшу и прочую подобную снедь с привкусом химии. Колька же без горячего, пусть даже и такого незамысловатого не мог. И главное — ему ведь даже не скажешь ничего.