Энн Райс - Дар волка. Дилогия (ЛП)

Наконец почтенные джентльмены взяли «щенков» с собой на охоту. Они вылетели на самолете и прибыли в мексиканский город Хуарес, рядом с Эль Пасо, находящимся по ту сторону границы, в Техасе.

По словам Маргона, это должна была быть смешанная охота, так что им пришлось взять с собой одежду — футболки с капюшонами, просторные плащи, широкие штаны и мягкую обувь, все то, что могло адекватно вмещать их увеличивавшиеся тела.

Стюарт и Ройбен сгорали от нетерпения.

Но действительность оказалась ярче самых смелых мечтаний. Старый грузовой самолет, приземляющийся на тайной взлетной полосе, черные джипы, несущиеся сквозь кромешную тьму южной ночи, путешествие по крышам домов, когда они рассыпались, будто стая охотящихся львов, перескакивая с крыши на крышу, ведомые запахом женщин и девочек, которых держали пленницами в бараках в сексуальном рабстве, готовя их к нелегальной отправке в США под угрозой пыток и смерти.

Ройбен даже представить себе не мог такого кровопролития и бойни в этом низком бетонном здании. Они отрезали провода, закрыли все двери снаружи, а потом носились по коридорам, влажным, скользким, за убегающими, словно крысы, мерзкими бандитами, которые были не в силах скрыться от обрушившихся на них безжалостных зубастых противников.

Здание потрясал рык Морфенкиндер, вопли и рев умирающих бандитов и визг перепуганных женщин, сгрудившихся в грязном помещении и отгороженных от картин наказания тех, кто похитил и избивал их.

Наконец запах зла исчез. Морфенкиндер пировали в укромных уголках здания, пожирая останки. Женские крики начали стихать.

Пришло время скрыться, выпустив женщин на свободу, в кромешной темноте, так, чтобы они и не увидели, кто были их спасители. А непреклонные охотники исчезли, снова запрыгнув на крыши, с покрытыми кровью лапами и одеждой, с пахнущими кровью пастями, с желудками, наполненными самым вкусным мясом, какое только пробовал Ройбен.

Они спали, будто помет щенков, сгрудившись и лежа друг на друге в грузовом отсеке самолета. Пролетая над Тихим океаном, выбросили в воду окровавленную одежду, и вышли в холодную ветреную ночь в Мендосино в свежей, которую заготовили заранее к возвращению, с затуманенными глазами, сытые и умиротворенные, по крайней мере на вид. Молчали, пока ехали в Нидек Пойнт, под неумолимым калифорнийским дождем, хорошо им знакомым, поливавшим лобовое стекло машины.

— Вот это была охота! — сказал Стюарт, сонно пошатываясь и идя к задней двери. Запрокинул голову и издал волчий вой, эхом отразившийся от каменных стен дома. Остальные тихо рассмеялись.

— Через две недели ровно отправимся на охоту в джунгли Колумбии, — сказал Маргон.

Устало подымаясь по лестнице, Ройбен мечтал, как увидит ждущую его Лауру, но ее не было дома. Остался лишь запах ее духов в подушках и пуховом шарфе.

Спустя не один час он проснулся и с удивлением увидел голубое небо над Тихим океаном, просто чудо в это время года. И другое чудо, чудо воды, голубой, сверкающей и искрящейся в лучах солнца.

Быстро приняв душ и одевшись, он вышел прогуляться. Стоял погожий день над островерхой крышей дома, возвышающегося, будто могучая крепость, проплывали снежно-белые облака.

Казалось, это было целую жизнь назад, когда он пришел на эту самую террасу с Мерчент Нидек, глядя на этот дом, спрашивая его, дарует ли он ему глубину чувств и тьму, тех, в которых он так нуждался. Ты станешь минорной гаммой в моей жизни, сказал он дому тогда, и дом ответил ему, обещая такие откровения, о которых он и мечтать не мог.

Он прошелся по истертым водой и ветром плитам к яркому и свежему океану и оказался на старой полуразрушенной балюстраде, отделявшей террасу от утеса. Увидел узкую неверную тропу, ведущую вниз, к полоске пляжа, отполированным водой камням и плавнику.

Шум прибоя поглотил его. Он не чувствовал веса, и ветер легко подхватил бы его сейчас, захоти он прыгнуть, подняв руки к небу.

Справа от него возвышались покрытые темно-зеленым лесом утесы, прикрывавшие от океанского ветра лес секвой. К югу тянулся лес из кряжистых дубов и кипарисов, превращенных ветром в изломанные скульптуры.

Его охватила печальная радость, глубочайшее понимание того, что он любит себя таким, какой он есть, любит, любит эту безумную охоту в грязных коридорах борделя в Хуаресе, безумный бег сквозь девственные леса севера, любит ощущение добычи в зубах, ощущение зверя, отчаянно и тщетно сопротивляющегося ему в битве.

Но глубоко внутри в нем уже жило понимание того, что это только начало. Он чувствовал себя юным и сильным, не стесненным расчетами и размышлениями. Чувствовал, что у него есть время понять, как и почему он совершал ошибки, почему он должен всегда превращаться обратно, оставляя Дар Волка, тот, что стал для него превыше всех иных страстей.

Рай и ад открыты пред молодыми. Рай и ад скрываются на дне морском и на небе, раскинувшемся над нашими головами.

Светит солнце и в Саду Боли. В Саду Откровения.

Он вспомнил лицо брата, тогда, на День благодарения, печальные и усталые глаза Джима. У него защемило сердце. Будто брат был для него важнее бога, или, напротив, сам бог говорил устами Джима, как может он говорить устами любого, кто окажется на нашем пути случайно или неизбежно, любого, кто может призвать нас к нашей изначальной сущности, кто посмотрит на нас глазами, в которых будет эта боль, эта слабость, это разочарование, что есть лишь отражение наших сердец в них.

Его обдувал ледяной ветер, уши замерзли, а пальцы, которыми он прикрыл лицо, застыли так, что он едва мог шевелить ими. И тем не менее это было хорошо, очень хорошо, так чудесно, ибо не мог он почувствовать такого, когда был покрыт волчьей шкурой.

Он обернулся и поглядел на дом, на высокие ромбовидные окна, на печные трубы, возвышающиеся над покатой крышей, на уходящий в небо дым, подхватываемый ветром и рассеивающийся без следа.

Боже милостивый, помоги мне. Не забывай обо мне на этом крохотном уголке, потерянном в затерявшейся во Вселенной галактике, о сердце, не больше пылинки, борющимся со смертью, бьющимся с бессмысленностью, виной и скорбью.

Он наклонился против ветра, будто опираясь на него, и ветер держал его, не давая упасть с балюстрады вниз, на утес, ниже и ниже, к бьющемуся среди скал прибою.

Он сделал глубокий вдох, и на глазах выступили слезы, которые тут же сдул ветер, тот самый ветер, что держал его.

— Господи, прости меня, богохульника, — дрожащим голосом прошептал он. — Но я от всего сердца благодарю Тебя за дар жизни, за все дары, которыми Ты осыпал меня, за чудо жизни во всех ее проявлениях, и, Господи, благодарю тебя за Дар Волка!

Энн

Райс

Волки на переломе зимы