Энн Райс - Дар волка. Дилогия (ЛП)

— Разве я не говорил вам, мальчики, — осведомился Маргон, — что в этом доме есть подземная темница?

— Ну, да, с цепями и всем прочим, — подхватил Стюарт.

— Именно так, — кивнул Маргон и, прищурившись, взглянул на Стюарта. — Как положено, мрачная, сырая и, вообще, ужасная. Не хочешь пожить там некоторое время?

— Только если мне дадут с собой мое одеяльце и ноутбук, — ухмыльнулся Стюарт, — и будут кормить вовремя. Я не прочь был бы немного отдохнуть.

Маргон снова насмешливо рыкнул, покачал головой и прошептал:

— Они меня обходят стороной — те, что, бывало, робкими шагами…

[3]

— О, только не надо этих тайных переговоров на языке поэзии! — взмолился Стюарт. — Я их не переношу. Здесь столько поэзии, что у меня дух захватывает.

— Джентльмены, джентльмены… — вмешался Феликс. — Пусть все будет весело, бодро и в духе праздника.

Он пристально взглянул на Ройбена.

— Кстати о темнице. Я хотел показать тебе скульптуры для вертепа. Это Рождество будет прекрасным, если, конечно, позволит молодой владелец дома.

И он тут же ударился в пояснения. Шестнадцатое декабря — за две недели до Рождества — будет прекрасной датой для того, чтобы устроить рождественский фестиваль в Нидеке, а здесь, в доме, — прием для всех жителей округа. С наступлением темноты киоски и магазины в «деревне» — так Феликс обычно называл город — закроются, и все смогут прийти в Нидек-Пойнт на вечерний праздник. Конечно, должны прийти родственники Ройбена и Стюарта и их старые друзья, которых они захотят пригласить. В такое время стоит вспомнить всех. А отец Джим может привезти из Сан-Франциско своих «несчастных», для них можно даже заказать автобус.

Конечно, будет приглашен шериф и все служащие правопорядка, которые обследовали этот дом так недавно, в ту ночь, когда таинственный Человек-волк напал здесь на двоих русских докторов. И репортеров тоже пригласят.

Есть и большие тенты, чтобы прикрыть террасу, столы и стулья, керосиновые обогреватели-жаровни и сколько угодно мигающих ламповых гирлянд.

— Представьте себе эту дубраву, — разглагольствовал Феликс, указывая на лес за окном столовой, — всю расцвеченную огнями, на каждой ветке по несколько лампочек, дорожки густо усыпаны опилками, повсюду гуляют ряженые, естественно, на передней террасе хор мальчиков и оркестр, и красивый вертеп, и множество столов и стульев. О, это будет просто великолепно. — Он указал на схему, кое-как начерченную на оберточной бумаге. — Конечно, банкет будет должным образом сервирован в этом зале и продлится от наступления темноты до десяти вечера. Но мы поставим во всех узловых точках стойки с глинтвейном, медовухой, крепкими напитками, закусками на любой вкус, и весь дом будет открыт для окрестных жителей, каждый из которых сможет наконец-то осмотреть и гостиные, и спальни таинственного Нидек-Пойнта. И загадочного «старого замка», где зверствует Человек-волк, не останется. Нет, пусть мир смотрит. «Добро пожаловать, судьи, конгрессмены, учителя, банкиры… добрые жители Северной Калифорнии! Вот в этой гостиной пресловутый Человек-волк учинил кровопролитие, а через это окно в библиотеке выскочил в ночь». Ну, молодой хозяин, как по-твоему? Стоит все это делать?

— Он намеревается накормить все побережье, — торжественно произнес Маргон, — от южного Сан-Франциско до самого Орегона.

— Феликс, это ваш дом, — сказал Ройбен. — По-моему, план великолепный. — План действительно казался великолепным. И совершенно немыслимым. Ему хотелось расхохотаться.

Ему вдруг вспомнилось, как Марчент со счастливой улыбкой рассказывала о том, насколько «дядя Феликс» любил развлечения, и сейчас его так и подмывало разделить с Феликсом эту любовь.

— Я знаю, что моя племянница погибла совсем недавно, — сказал Феликс, вдруг сразу погрустнев. — Все время помню об этом. Но я не желаю, чтобы из-за этого все мы в наше первое Рождество сидели в тоске и унынии. И моя любимая Марчент ни за что не захотела бы такого.

— Феликс, калифорнийцы не предаются скорби, — сказал Ройбен. — По крайней мере, я никогда такого не видел. И не могу представить себе, чтобы Марчент была этим недовольна.

— Я думаю, она всем сердцем одобрила бы этот план, — сказал Маргон. — А идея о том, чтобы под видом отдыха скопом запустить сюда прессу, просто гениальна.

— О, это у меня далеко не главная цель, — ответил Феликс. — Я хочу устроить большой праздник, настоящее торжество. Дому необходимо проникнуться новой жизнью. Он снова должен сиять.

— Кстати, о вертепе… вы ведь говорите о композиции с Иисусом, Марией и Иосифом, верно? Но вы, по-моему, не верите в христианского Бога… — сказал Стюарт.

— Безусловно, нет, — ответил Феликс, — но ведь у местных жителей принято отмечать зимний солнцеворот именно так.

— Но разве это не ложь? — вскинулся Стюарт. — Ну, то есть разве мы не должны освобождаться от лжи и суеверий? Разве это не обязанность всех разумных существ? А ведь мы именно такие и есть.

— Нет, сказать, что все это ложь, будет неправильно, — сказал Феликс. Для внушительности он понизил голос, как будто осторожно намекал Стюарту на то, что не следует так резко судить сразу обо всем. — Традиции редко лгут, традиции — это отражение глубинных верований и обычаев народа. В них, в самой их природе, имеется собственная истина.

Стюарт, склонив голову, со скептической миной уставился на него голубыми глазами. Это выражение на мальчишеском веснушчатом лице всегда делало его похожим на мятежного херувима.

— Мне легенда о Рождестве кажется очень выразительной, — продолжал Феликс. — И всегда казалась. Я много думал об этом. Христианский Бог прежде всего изумительный символ вечного возрождения. А ведь в день зимнего солнцеворота мы именно это и празднуем. — В его голосе прорезалось нечто вроде благоговения. — Суть этого праздника — славное рождение Бога в самую темную ночь года.

— Хм-м-м… — с легкой насмешкой фыркнул Стюарт. — Если так, то, пожалуй, дело и не сводится к рождественским украшениям и грому хоралов из динамиков в торговых центрах.

— И никогда не сводилось, — вмешался Маргон. — Даже все нынешние ухищрения, которыми магазины заманивают покупателей, несут в себе отражение и древних языческих, и христианских начал, сплетенных воедино.

— В вас, ребята, до отвращения много оптимизма, — с величайшей серьезностью заметил Стюарт.

— Что тебе не нравится? — осведомился Маргон. — То, что мы не жуем наши сетования по поводу страшных тайн? А с какой стати? Мы живем в двух мирах. Так всегда было.

Стюарт явно растерялся, даже расстроился, но все же продолжал гнуть свое.

— Может быть, я не хочу больше жить в старом мире, — заявил он. — Может быть, я думаю о том, чтобы навсегда развязаться с ним.