Энн Райс - Дар волка. Дилогия (ЛП)

— Ну, ты был не в том состоянии, чтобы посетить похороны, — ответил Феликс. — Ты лежал в больнице. Но я сомневаюсь, что ее похоронили здесь. Мне кажется, что ее останки переправили в Южную Америку. Сказать по правде, я и не знаю, как это было.

— Не могло ли случиться, что она оказалась не там, где хотела?

— Не могу даже представить себе, чтобы для Марчент это имело какое-то значение. — Феликс говорил несвойственным ему невыразительным голосом. — Совершенно не могу, хотя что я о ней знаю?

— Феликс, что-то пошло не так, совсем не так. Иначе она не пришла бы. Посудите сами: я никогда прежде не то что не видел привидений, но даже не имел никаких предчувствий или пророческих снов. — Тут же он вспомнил, что то же самое и почти теми же словами говорила ему нынче вечером Лаура. — Но кое-что о призраках мне известно. Мой отец уверяет, что видел их своими глазами. Он, правда, не любит об этом говорить, особенно за столом, в компании, потому что над ним обычно смеются. Но его предки были ирландцами, и он видел призраки не единожды. Если призрак смотрит на человека, если знает о его присутствии, значит, ему что-то нужно.

— Ну, да, кельты и их привидения… — сказал Феликс без тени насмешки. Ему действительно было тяжело, и последняя реплика была брошена как бы в сторону. — У них есть дар. Поэтому неудивительно, что Фил их видел. Но тебе говорить с ним об этом ни в коем случае нельзя.

— Это я понимаю, — ответил Ройбен. — И все же он — тот самый человек, который может что-то знать.

— И тот самый человек, который сможет понять больше, чем тебе хотелось бы, если ты начнешь рассказывать ему обо всем, что тебя заботит, обо всем, что происходило с тобой под этим кровом.

— Феликс, я все это понимаю, не беспокойтесь. Понимаю.

Его глубоко поразило мрачное, угнетенное выражение лица Феликса. Казалось, что Феликс вот-вот обрушится под напором собственных мыслей.

Внезапно Ройбену стало стыдно. От этого видения он не только перепугался, но и испытал подъем. Оно наполнило его энергией, и у него не проскочило ни единой мысли о Феликсе и о тех чувствах, которые Феликс, несомненно, должен был испытывать сейчас.

Феликс вырастил Марчент, а того, как он знал и любил Марчент, Ройбен не мог даже представить себе, а он, Ройбен, вновь и вновь говорит о ней, хотя призрак, это чудесное и неповторимое достояние, должен был принадлежать ему. И Ройбена внезапно охватил стыд.

— Я сам не знаю, что несу, да? — вопросительным тоном произнес он. — Но я точно знаю, что видел ее.

— Ее убили, — сказал Феликс тем же тихим надрывным голосом. Потом сглотнул и обхватил себя руками за плечи; Ройбен никогда прежде не замечал за ним такого жеста. — Иногда бывает, что жертвы убийств не могут покинуть место гибели.

Они надолго замолчали, а потом Феликс повернулся спиной к Ройбену и подошел поближе к окну.

— О, почему я не вернулся раньше? — надрывно проговорил он. — Почему не дал ей знать о себе? О чем я думал, пока она год за годом оставалась одна?..

— Феликс, умоляю, не вините себя. Вы нисколько не виноваты в случившемся.

— Я бросил ее на произвол судьбы, как всегда бросаю их…

Феликс медленно вернулся к теплу камина и присел на скамеечку для ног, стоявшую перед креслом, напротив Ройбена.

— Не мог бы ты снова рассказать мне, как все это было? — спросил он.

— Конечно. Она смотрела прямо на меня, — сказал Ройбен, изо всех сил сдерживаясь, чтобы снова не разразиться сбивчивым потоком слов. — Она была прямо за стеклом. Понятия не имею, сколько времени она там находилась и смотрела на меня. Я никогда прежде не сидел на том диванчике. Мне давно хотелось, знаете ли, сесть на красные бархатные подушки, подобрать под себя ноги, но до этой ночи я так и не сделал этого.

— А она постоянно сидела там, когда была маленькая, — сказал Феликс. — Это было ее место. Я часами работал за столом, а она читала у окна. У нее всегда была там, за занавеской, стопочка книг.

— Где именно? С левой стороны? Она сидела спиной к стене с левой стороны окна?

— Именно так. Левый угол принадлежал ей. Я часто дразнил ее, что она испортит глаза: когда солнце начинало садиться, в том углу делалось совсем темно. А она читала, пока не становилось совсем темно. Она читала там даже в самые холодные зимние дни. Сидела там в халате, поджав под себя ноги в теплых носках. И упорно не желала пользоваться торшером. Говорила, что ей вполне хватает света от этой вот настольной лампы. Так ей нравилось.

— Точно так же там сидел и я, — слабым голосом сказал Ройбен.

Они снова умолкли. Пламя догорело, лишь уголья мерцали в камине.

В конце концов Ройбен поднялся.

— Устал. Такое ощущение, будто пробежал несколько миль. Все мышцы болят. Пожалуй, никогда еще мне так сильно не хотелось спать.

Феликс тоже встал — медленно, неохотно.

— Что же, — сказал он, — завтра я сделаю несколько звонков. Поговорю с ее приятелем из Буэнос-Айреса. Наверно, выяснить, там ли ее похоронили, где она хотела, будет совсем не трудно.

Они с Феликсом вместе направились к лестнице.

— Я хочу еще кое-что спросить, — сказал Ройбен, когда они поднимались по ступенькам. — Почему вы вдруг спустились в библиотеку? Услышали какие-то звуки или что-то почувствовали?

— Не знаю, — ответил Феликс. Проснулся. И ощутил нечто вроде frisson

[4]

, как это называется у французов. Что-то было не так. А потом, конечно, увидел тебя, увидел, как на тебе проступает волчья шерсть. Ты же знаешь, что мы неким неощутимым образом сообщаем друг другу о том, что начинаем трансформироваться…

Они приостановились в темном коридоре перед дверью в комнату Феликса.

— Тебе не будет тяжело остаться одному? — спросил Феликс.

— Нет, нисколько, — ответил Ройбен. — Это был страх не того рода. Я не боялся ее и не ждал от нее ничего дурного. Это было нечто совсем другое.

Феликс не пошевелился, не взялся за ручку двери. Он немного помолчал и сказал:

— Как бы я хотел ее увидеть!

Ройбен кивнул. Конечно, Феликс очень хотел этого. И, конечно, Феликс пытался угадать, почему она явилась Ройбену. Разве мог он не думать об этом?

— Но ведь призраки являются тем, кто способен их видеть, верно? — спросил Ройбен. — Вы же сами так сказали. Кажется, отец сказал то же самое, когда мать как-то раз принялась высмеивать саму мысль о явлении призраков.

— Да, это так, — согласился Феликс.

— Мне кажется, стоит согласиться, что она хочет, чтобы этот дом вернулся к вам.

— Вы так считаете? — упавшим голосом спросил Феликс. Он казался сломленным, его постоянную ненаигранную бодрость как рукой сняло. — Ройбен, с какой стати ей хотеть, чтобы мне что-то здесь принадлежало, после того как я бросил ее?

Ройбен ничего не сказал. Он вновь явственно представил ее себе, ее лицо, страдальческое выражение на нем, то, как она тянулась к нему сквозь стекло. Пожал плечами. И пробормотал: