Энн Райс - Дар волка. Дилогия (ЛП)

— Не расскажете мне кое о чем? — спросил Ройбен.

— Если смогу, — улыбнулся Маргон.

— Скажите, все ли старшие морфенкиндеры такие же, как вы, Феликс, Сергей и остальные? Такие же добрые и милые? Или где-то есть и другие морфенкиндеры — злобные и жестокие от природы?

Маргон негромко и как-то грустно рассмеялся.

— Ты нам льстишь, — сказал он. — Должен сознаться, как бы мне ни хотелось обратного, что мы действительно делим мир и с крайне малоприятными морфенкиндерами.

— Но кто они такие?

— О, я не сомневался, что ты спросишь об этом. Интересно, устроит ли тебя довод, что для них будет гораздо лучше, если они не станут соваться в наши края и будут тихонько сидеть на своей территории? Вероятно, нам очень долго не доведется встретиться с ними.

— Да, это, пожалуй, сойдет за довод. Значит, вы считаете, что в них нет ничего страшного?

— Страшного? Да, нету. Но признаюсь, что в мире есть и такие морфенкиндеры, к которым я отношусь, мягко выражаясь, неприязненно. Но крайне маловероятно, что тебе придется столкнуться с ними, по крайней мере пока я здесь.

— Они понимают зло не так, как вы?

— Так ведь каждый житель земного шара понимает зло по-своему, — ответил Маргон. — Ты и сам прекрасно это знаешь, и пояснения тебе ни к чему. Но все морфенкиндеры не приемлют зла и стремятся уничтожит его в людях.

— Но что же насчет других морфенкиндеров?

— Все это чрезвычайно сложно. Ты должен был понять это по случаю с беднягой Марроком. Он хотел убить тебя, считал, что должен это сделать, был уверен, что не имел права передавать тебе Хризму, что обязан исправить свою ошибку, но ты же сам видел, как трудно ему было это сделать. Ведь и ты, и Лаура не были ни в чем виноваты. И тебе — вам — удалось без особого труда убить его именно потому, что пытался убить вас. Вот тебе краткий обзор этики человеческой расы и всех бессмертных рас. Устраивает?

— Всех бессмертных рас?

— Беда с тобой и Стюартом. Если мы начнем отвечать на каждый ваш вопрос, вы очень скоро захлебнетесь информацией. Пусть все идет постепенно, хорошо? В таком случае и нам удастся отложить на будущее неизбежное признание в том, что нам известно далеко не все.

Ройбен улыбнулся. Однако он не собирался давать своему собеседнику возможность ускользнуть, как вода сквозь пальцы — только не сейчас, когда он испытывал такую боль.

— Скажите, а существует наука о духах? — спросил он, чувствуя, что к глазам снова подступают слезы. Взяв с тарелки печенье, он в один укус разделался с ним. Изумительное овсяное печенье, как раз такое, какое он любил, толстое и в меру пропеченное. Потом он допил остатки кофе, и Маргон тут же налил ему еще.

— Ну, не то чтобы существовала… — ответил Маргон. — Хотя кое-кто может сказать, что существует. Я могу сказать лишь о том, что знаю сам: духи способны и могут перемещаться. Если, конечно, хотят. И, конечно, если не имеют намерения остаться и продолжать свою, так сказать, карьеру на прежнем месте.

— Вы, наверно, имеете в виду, что они просто скрываются из виду? — Ройбен тяжело вздохнул. — Точнее говоря, вы имеете в виду, что они перестают вам являться, но вы не можете точно знать, исчезли ли они вообще или находятся где-то поблизости?

— Определенные признаки существуют. Они меняются, они исчезают. Некоторые могут видеть духов лучше, чем другие. Ты, например. Ты унаследовал эту способность от предков с отцовской стороны. От кельтской крови. — Он сделал паузу, видимо, решая, стоит ли продолжать, и добавил: — Послушай меня, пожалуйста. Не ищи возможности общаться с нею. Пусть она уйдет, для ее же блага.

Ройбен не нашелся что ответить.

Маргон встал, собираясь уйти.

— Маргон, прошу вас, подождите, — сказал Ройбен.

Маргон остановился, глядя в пол и, видимо, готовясь услышать что-то неприятное.

— Маргон, кто такие Лесные джентри? — спросил Ройбен.

Маргон переменился в лице. Вопрос почему-то рассердил его.

— Феликс, что, не рассказал тебе о них? Я был уверен, что рассказал.

— Нет, он ничего не говорил. Маргон, я знаю, что вы с ним ссорились. Я видел вас. И слышал.

— Вот пусть Феликс и объясняет тебе, кто они такие и почему он с ними якшается. А заодно пусть изложит всю свою жизненную философию и объяснит, почему считает, что все разумные существа могут жить в гармонии.

— А вы не верите в такую возможность? — спросил Ройбен. Он изо всех сил старался удержать Маргона здесь подольше и заставить его продолжать разговор.

Маргон преувеличенно вздохнул.

— Можно, пожалуй, и так сказать. Лично я предпочел бы жить в гармонии с миром без Лесных джентри и без всяких духов вообще. По-моему, было бы гораздо лучше, если бы в нашем мире обитали только создания из плоти и крови. Пусть даже это будут всякие мутанты неведомого происхождения, совершенно не предсказуемые в своих поступках. И я глубоко и неизменно почитаю материальное. — Он немного помолчал и повторил: — Материальное!

— Как Тейяр де Шарден, — заметил Ройбен. Он вспомнил о книжке, которую нашел еще до того, как познакомился с Маргоном и Феликсом, маленькой книжке теологических рассуждений Тейяра с дарственной надписью Маргона Феликсу. Тейяр ведь утверждал, что влюблен в материю.

— Что ж… Да, — чуть заметно улыбнувшись, сказал Маргон. — Пожалуй, что как Тейяр. Но Тейяр был священником, наподобие твоего брата. Тейяр верил в такое, во что я не верил никогда. Надеюсь, ты не забыл, что у меня нет религии.

— Мне кажется, что есть, — возразил Ройбен. — Своя собственная религия, в которой нет места богу.

— О, ты совершенно прав, — кивнул Маргон. — И, возможно, я заблуждаюсь, говоря о ее превосходстве. Лучше сформулировать это так: я убежден в первичности биологического перед духовным и мистическим. И корни всего духовного и мистического ищу в биологии и нигде больше.

С этими словами он вышел, не дав Ройбену возможности сказать хотя бы слово.

Ройбен откинулся в кресле и уставился неподвижным взглядом в окно. Из мокрых идеально чистых стекол витражного окна получился прекрасный набор зеркал.

Он долго сидел и рассматривал отражение пламени в стекле — небольшое зарево, плававшее, казалось, в пустоте, — а потом прошептал:

— Марчент, ты здесь?

В зеркале начал медленно складываться ее образ; Ройбен, не отрываясь, смотрел на него, а образ обретал цвет, плотность, становился трехмерным. Она снова сидела перед окном, но выглядела не так, как прежде. Теперь на ней было коричневое платье, которое она носила в тот день, когда они познакомились. Ее лицо словно озарилось жизнью, кожа обрела живую упругость, но выражение было очень-очень печальным. Мягкие коротко подстриженные волосы казались расчесанными. А на щеках блестели слезы.