Энн Райс - Дар волка. Дилогия (ЛП)

Уже темнело. Последние лучи солнца на западе исчезали, переставая пронизывать лес, темно-синие тени становились все шире и гуще. Начался дождь, небольшой, блестя каплями, стекающими по стеклам.

Через некоторое время он пошел в библиотеку и позвонил в больницу Санта-Розы. Медсестра сказала, что у Стюарта высокая температура, но в остальном он «держится молодцом».

Пришла эсэмэска от Грейс. Она договорилась насчет последнего укола по программе лечения бешенства с доктором Энжи Катлер, лечащим врачом Стюарта, на завтра, на десять утра.

Вокруг дома смыкала объятия ночь.

Он поглядел на большую фотографию почтенных джентльменов, висящую на стене. Феликс, Маргон Спервер, все они, собравшиеся в тропическом лесу. Все ли они звери, такие же, как он? Собрались ли они, чтобы вместе поохотиться, или обменяться тайными знаниями? Или Феликс единственный среди них?

«Думаю, Феликса Нидека предали».

Что это могло означать? Что Абель Нидек как-то подстроил исчезновение своего дяди, каким-то образом нашел на это средства, сохранив это в тайне от родной дочери, Мерчент, всем сердцем преданной Феликсу?

Ройбен принялся искать в Интернете упоминания о Феликсе Нидеке, ныне живущем, но тщетно. Не нашел ничего. Что, если, вернувшись в Париж, Феликс действует там под другим именем, таким, о котором Ройбену и не догадаться?

В вечерних новостях сообщили, что отчим Стюарта был выпущен под залог. Полицейские сознались журналистам, неохотно, что он рассматривается как «находящийся под подозрением», но не «подозреваемый». Мать Стюарта вовсю протестовала, заявляя, что ее муж невиновен.

Человека-волка видели в Уолнат-Крик и в Сакраменто. Люди сообщали, что видели его в Лос-Анджелесе. Женщина из Фресно заявляла, что ей удалось сфотографировать его. Семейная пара из Сан-Диего заявляла, что Человек-волк спас их от попытки нападения, хотя они и не смогли разглядеть, кто пытался напасть. Полиция расследовала несколько заявлений о том, что Человека-волка видели у озера Тахо.

Главный прокурор Калифорнии приказал создать специальную группу, которая бы занималась «делом Человека-волка», а также комиссию ученых, которые бы изучали все собранные улики.

Но наличие Человека-волка привело к спаду преступности. Нет, власти вовсе не желали говорить такое. А вот полицейские — говорили. На улицах Северной Калифорнии стало куда спокойнее.

— Он может быть где угодно — сказал полицейский из Милл Вэлли.

Ройбен сел за компьютер и принялся набивать статью про Стюарта Мак-Интайра для «Обсервер», снова делая акцент на подробном описании событий самим Стюартом. Не забыл и теорию Стюарта о том, что загадочное чудовище — человек, переболевший серьезной болезнью. Как и ранее, он закончил статью объемистым выводом от себя, подчеркнув невероятные проблемы морали, которые обнажил случай с Человеком-волком. Тем, что он стал судьей, присяжными и палачом для тех, кого он убил, и что общество не имеет права считать его героем.

Не можем мы восхищаться этим грубым вмешательством в дела других, этой дикарской жестокостью. Он враг всему, что свято для нас, следовательно, он личный враг каждому из нас, а не друг. То, что он снова спас невинную жертву от верной смерти, лишь трагическая случайность. Нельзя благодарить его за это, как нельзя благодарить землетрясение или извержение вулкана за их возможные хорошие последствия, каковы бы они ни были. Домыслы относительно его личности, его устремлений, даже его мотивов, должны оставаться тем, что они есть, домыслами, не более того. Сейчас же мы можем радоваться лишь одному — тому, что Стюарт Мак-Интайр жив и в безопасности.

Это не было ни спектаклем, ни импровизацией, но впечатление оно производило изрядное. И причиной тому была сама личность Стюарта, неуязвимого веснушчатого подростка, прославившегося ролью Сирано де Бержерака, а теперь еще и выжившего после избиения, грозившего ему смертью. Раздававшего интервью с больничной койки. Ройбен упомянул «укус» вскользь, поскольку и сам Стюарт упомянул об этом вскользь. Никто не придал особого внимания тому, что Ройбен тоже подвергся укусу. Эта драма не должна была развернуться на глазах у всех.

Ройбен и Лаура пошли на второй этаж, легли в кровать с высоким изголовьем и, прижавшись друг к другу, стали смотреть «Красавицу и Чудовище», чудесный французский фильм Жана Кокто. Ройбен почувствовал, что его веки тяжелеют и глаза закрываются. Но его неожиданно поразил тот факт, как в фильме Чудовище выразительно говорит по-французски, обращаясь к Красавице. Чудовище был одет в бархатный костюм и тонкую кружевную рубашку, у него были яркие, блестящие глаза. Красавица же была простой и нежной, такой как Лаура.

Он начал грезить, ему приснилось, что он бежит, покрытый волчьим мехом, по бесконечному полю, покрытому травой, волнами колышущейся на ветру, как ноги легко несут его вперед. Вдали виднелся лес, большой и темный нескончаемый лес. Посреди леса стояли города, стеклянные башни, подымающиеся так же высоко, как калифорнийские пихты и секвойи, эти здания были увиты плющом и лианами. Многоэтажные дома с покатыми крышами и дымящимися трубами окружали могучие дубы. Весь мир превратился в лес из деревьев и домов-башен. Это настоящий рай, пело его сознание, и он лез все выше и выше.

Он хотел проснуться, рассказать этот сон Лауре, но это заставило бы его прервать сновидение. Если он вообще спал, поскольку сновидение было неясным и хрупким, будто туман. Но не теряющим для него своей реальности. Наступила ночь, башни покрылись огнями, сверкающими и переливающимися среди темных стволов и огромных ветвей деревьев.

— Рай, — прошептал он.

И открыл глаза. Она смотрела на него, приподнявшись на локте. Призрачный свет от экрана телевизора освещал ее лице, ее влажные губы. Зачем ей желать его сейчас, таким, какой он есть сейчас, просто молодым мужчиной, очень молодым мужчиной с нежными, как у его матери, руками?

Но она желала его. Начала целовать его, страстно, ущипнула пальцами за левый сосок. В нем вспыхнуло желание, сразу же. Она играла с его кожей, а он — с ее. Ее округлые ногти игриво царапали ему лицо, она нащупывала пальцами зубы, слегка щипля за губы. Он ощущал ее вес, приятный, ее волосы, спадающие на него и щекочущие. Так хорошо, когда нагая плоть касается другой нагой плоти, мягкая, влажная, скользящая плоть, и такая же мягкая, влажная, скользящая плоть его тела.

Я люблю тебя, Лаура.

Он проснулся вскоре после восхода солнца.

Это была десятая ночь с первого превращения и первая, когда он не испытал его. Он почувствовал облегчение, но вместе с ним и странное неудобство, такое, будто он пропустил нечто важное, что он чего-то ждал, а оно не случилось, что он был не в ладах с чем-то, живущим глубоко внутри его, чем-то, но нет, не совестью.