Варвара Мадоши - Симарглы

Держался он с той вежливой естественностью, которая присуща хорошим секретарям и профессиональным продавцам, но казался честнее.

«Очень хороший продавец. Высший класс».

— Елена Владленовна? — спросил он серьезно.

Лена кивнула и покраснела, как всегда, когда называли по имени-отчеству (слава Богу, в ее годы это случалось нечасто). Иметь отчество «Владленовна» вдобавок к фамилии «Красносвободцева» в наше время странно и неприятно. А уж каково, наверное, приходится папе, да еще с отчеством «Ильич»…

Хорошо, что вошедший фамилию добавлять не стал.

— А меня зовут Сергей Петрович Комаров. Такое вот обычное усреднено русское имя… — он обезоруживающе улыбнулся, словно бы давая понять, что на самом-то деле ни в коем разе посредственностью не является. Лена этому сразу поверила. — Можете звать меня Сергей Петрович, но на «ты». У нас принят полуофициальный стиль общения.

У кого «у нас»?

— Только, пожалуйста, меня зовите просто Лена.

— Здравая мысль, — он снова улыбнулся. — Пойдемте, прогуляемся. У вас, наверное, много вопросов, как раз все и расскажу.

Он посторонился и вежливо пропустил Лену в дверь вперед себя.

«Нет, не секретарь, — подумала она. — Вежливый проводник или экскурсовод из старых советских фильмов».

Они прошли по длинному темному коридору, вдоль одной стены которого тянулись одинаковые почерневшие от времени двери, а вдоль другой — похожие на двери марины с человека размером. Море на всех было черным, буйным, под не менее мрачным свинцовым небом. «Ну и вкусы…» — оценила про себя Лена.

Потом они оказались на верхней площадке невысокой лестницы, которая спускалась в какой-то не то зал, не то холл. В холле этом стояло три круглых стола, на каждом из столов — три перевернутых стула. Пол влажный, как будто только что помыли. Еще Лена краем глаза заметила большой шкаф с фарфоровой посудой и почему-то русскую печь на всю стену.

Поймав ее взгляд, Сергей Петрович коротко пояснил:

— Печь не просто для антуража. Хотите верьте, хотите нет, но иногда мы ее используем.

— Детей запекать?

— Можно и детей, — последнюю фразу Сергей Петрович произнес совершенно серьезно.

Но страшно Лене не стало.

За дверями холла оказался тот самый луг, который Лена видела из окна, прохладный и росистый. По лугу бежала извилистая тропинка, спускаясь к речке. Кажется, она так и просилась под ноги, и зову этому не было никакого желания противиться. Напротив, казалось, что, если не пойти по ней, то пропадет из утра что-то важное… У Лены впервые возникло чувство, которое теперь ей было суждено испытывать довольно часто — чувство, что все вокруг, и день этот, и ее спутник, и она сама, покоится на крайне хрупких весах, и ни в коем случае нельзя сказать или сделать что-то лишнее или не сделать чего-то, нельзя терять равновесие. А то полетишь в пропасть, имя которой — беспомощное отчаяние.

Руки опускались. К счастью, ей ничего не нужно было делать и пока что ничего не нужно было понимать. Просто идти по лугу следом за Сергеем Петровичем.

Они неторопливо зашагали по тропе. Снаружи оказалось теплее, чем Лена думала, солнце пригревало. Это было удивительно. Из холодов и нерастаявшего снега — сразу в почти полное лето.

— Что последнее вы помните? — спросил Сергей Петрович.

Вопрос был не так-то прост.

— Что сердце остановилось. И — облегчение с обидой пополам, — Лена помедлила секунду. — Вы не думайте, у меня не шок. Я понимаю, что умерла. Но это… не больница явно, на рай или ад непохоже… Опять же, свитер… — она потянула зеленую шерсть. — Я прекрасно его помню… Мы с мамой его выбросили. Но это ведь все и не бред… Мне таких ярких и разноцветных снов никогда не снится!

— Отлично, что вы все понимаете! — явно обрадовался Сергей Петрович. — Приятно иметь с вами дело. А то иногда начинается… слезы, сопли… Да, вы действительно умерли. Но, хочу вас обрадовать… или огорчить: ваше земное существование закончилось окончательно и бесповоротно.

— А что, бывают альтернативы? — без тени сарказма спросила Лена.

— Вы Библию читали? — он спросил это так, как спрашивают: «Ты что, дура?». Только вежливее. Потом продолжил более легкомысленно:

— Конечно, нет, в наше время молодые и красивые девушки не читают Библию… Если вкратце — вариантов посмертия может быть несколько, и я точно не знаю, какие именно. Вам достался на редкость неканонический. Но Благовестию не противоречит, не беспокойтесь, Страшный Суд мимо не пройдет. Вас просто телесно воскресили несколько раньше, чтобы вы делали то, до чего у живых не доходят руки.

— Так это… все-таки рай? — вздрогнув, Лена окинула взглядом мирный пейзаж.

— Нет, что вы! Это место, где мы живем… ну, и не только мы. Вы бы назвали его параллельный миром, но это вообще не мир. Это… что-то вроде декорации. Она неотличима от оригинала, но настоящей жизни в ней нет. Если мы говорим о «жизни» в земном понимании. К семи дням творения это место отношения не имеет. Оно было создано уже после падения Вавилонской башни, когда Господь в неизречимой милости своей решил отделить зерна от плевел… Ах, пойдемте присядем. Это долгая история.

Он махнул рукой на большое поваленное березовое бревно чуть в стороне от тропинки, уже почти на берегу реки. Лена послушно села, не обращая внимания на то, что кора была влажной от росы, а Сергей Петрович пристроился рядом.

И он рассказал ей вот что.

Люди всегда стремились встать вровень с Богом. Всегда хотели покуситься на все тайны мироздания, раскрыть секреты, для них непредназначенные. Совладать со смертью. Из всех проявлений дарованной человеку свободы воли самое страшное — возможность убивать себе подобных. Но если человек научится исправлять последствия этого своего поступка, будет еще страшнее.

Люди обречены умирать. Смерть — как ни странно — вот то, на чем стоит мир. Сорви с нее покровы, обнажи ее суть, уничтожь страх перед ней — и погибнет все. Но с начала истории ни на что не были так направлены усилия людей, как вот на это самое. И самое противное: под руководством Врага рода человеческого люди вполне способны достигнуть своей цели. Но, понятное дело, ничего хорошего из этого не выйдет.

Бунтовать против судьбы — это тоже одно из проявлений свободы воли. Но никто не имеет права менять промысел Божий — и вот создана была служба Смерти.

— Нас учредили очень давно, — продолжал Сергей Петрович. — Так давно, что уже никто толком и не помнит, чем же мы занимались вначале. Сейчас наш, Российский департамент, состоит из тринадцати отделений. Первое — общий контроль, учет рождений и смертей, второе — отслеживание философских идей, сокрытие тайн, третье — вероятностные линии судеб… и так далее. Наше отделение — Тринадцатое, или еще СС — служба симарглов, — он улыбнулся. — Аббревиатура полуофициальная, ее, наверное, еще лет двести любить не будут. Есть восемьдесят девять секторов, по числу округов, как вы догадались. На каждый округ, как правило, приходится от трех до пятнадцати сотрудников, больше не надо. Исключение — Петербург, на нем двадцать семь человек. Самое беспокойное место! И все эти люди занимаются тем, что залатывают дыры в работе остальных отделений. Поэтому иногда нас называют Аварийным Департаментом или Службой Спасения… опять это СС, верно? Никак от него не отделаться.