Элиза Крейв - Надлом

Его тон пропитан сомнением. Я киваю.

— Это так глупо.

Так или иначе, мне приходится с ним согласиться.

Он качает головой, и его сальные пряди трясутся.

— Я в это не верю.

Ха, впервые за несколько дней я сказала правду.

— Могу поспорить, они решили, что ты не годишься для роли охранника. — Он делает паузу

и добавляет с насмешкой: — Предательница.

— Исайя. — Другой парень качается взад-вперёд, и листья шелестят под его ногами. —

Пойдём, — его голос надламывается.

Но вместо того чтобы уйти, Исайя делает шаг ко мне.

— Я знаю, почему ты здесь.

Вряд ли.

— Знаю, как ты получила этот порез на лице.

В этом я тоже сильно сомневаюсь.

— Потому, что дома тебя все ненавидят. Что ж, мы тоже тебя ненавидим. Тебе здесь не рады.

Ты грязная, эгоистичная трусиха.

И он плюёт на меня.

Плюёт. На. Меня.

Я начинаю трястись и заставляю себя сделать глубокий вдох. На самом деле, он даже не со

мной говорит. Это Эмма является той, кого он ненавидит. Но это не останавливает мой гнев. Эмма

— отброс общества, и почему? Потому что не хочет провести всю свою жизнь, охотясь на монстров?

Будучи монстром, я могу только поддержать её позицию.

Но есть ещё кое-что. То, как он пытается меня запугать, потому что думает, будто со мной это

пройдёт. Он полагает, что его никто не остановит. Что Эмма не сможет ударить в ответ. Уже

знакомый мне вихрь легкомыслия грозит растянуть мои губы в ухмылке. Благодаря Самсону я могу

не есть неделями, но что сказать?

Больше всего предпочитаю таких заблуждающихся хулиганов.

Я мысленно представляю себе, как это произойдёт. Я ударяю кулаком Исайю. Нет, я наношу

ему удар левой рукой — это куда унизительнее. Затем представляю, как поворачиваюсь и ударяю

второго. Возможно, в голову, таким образом, что он падает на землю, после чего у меня с задирой

происходит небольшая сердечная встреча. Или встреча моего кулака с его лицом. Потом…

Исайя всё ещё говорит:

— Ты думала, что придёшь сюда и что? Что дальше, Эмма?

Что дальше, Эмма? Вопрос повисает в воздухе. Действительно, что дальше? Эмма не может

выбить дерьмо из двух парней-тамплиеров. И если я это сделаю, то каким образом объясню?

Однако… Что, если я не оставлю свидетелей?

Исайя толкает меня.

— Исайя! — вмешивается второй парень.

— Заткнись, Джеймс.

— Ну идём же.

Исайя разъяренно разворачивается к своему другу.

— Я сказал, заткнись. — В его голосе слышны истерические нотки. — Или ты думаешь, она

— одна из нас? Думаешь, она может сделать то, что сделала, и ей это сойдёт с рук?

Когда он поворачивается ко мне, я вижу его дикие глаза и сжатые в кулаки руки. Я понимаю,

что проблема больше, чем я ожидала. Он не собирается останавливаться на запугивании.

Я кидаю взгляд на Джеймса. Тот не встречается со мной глазами. дать от него помощи не

приходится.

Ну же, Хай. Где ты, чёрт возьми? Мне отвечают только птицы, и они ни черта не знают.

45

Дело не в том, что я не смогу вынести побои. В психбольнице меня пару раз избивали. Я

беспокоюсь о том, что за ними последует. В дурдоме меня били в стиле плохого копа — грамотно,

чтобы не оставить следов.

Исайя, судя по его виду, не способен себя контролировать.

Что будет, когда на коже Эммы не останется царапин? Когда на ней не появятся синяки? Я не

могу убежать. Они просто поймают меня, если только я не побегу быстрее, но и тогда они всё

узнают. Моё прикрытие будет раскрыто. Они всё расскажут.

Если только смогут.

У меня возникает нехорошая мысль, посылающая дрожь по всему телу. Я скольжу взглядом

по сторонам, задерживаясь на безлюдном лесе, на дремучем кустарнике, на гадком мальчишке,

пыхтящем от хулиганской гордости. Его трусливый дружок стоит рядом с нами и позволяет ему надо

мной издеваться. Каким без них будет мир? Монстры не рождаются взрослыми, каждый злодей

вырастает из злого ребёнка. Зачем их защищать, пока они молоды?

«Меда, нет!» — плачет у меня в сознании мама. Её слёзы капают на мою злость, постепенно

остужая её, так что я могу думать. Если даже я их убью, мне всё равно придётся бежать. У меня

будет больше времени, чтобы убежать, если они не смогут проболтаться, но на этом всё.

Это значит, что я никогда не узнаю правду.

Что бы я сейчас не сделала, я потерплю неудачу. Осознание этого факта так меня поражает,

что когда Исайя снова толкает меня, я падаю на землю.

Они всё испортили. Во мне кипит ярость, и пальцы впиваются в глинистую землю, покрытую

замёрзшей грязью и гравием. Я встречаюсь с ним взглядом.

Он видит мою растущую злость, то, как мои руки сжаты в кулаки.

— Что? Только не говори, что трусиха хочет побороться?

О да! Очень хочет.

Он отводит ногу назад, но что-то его отвлекает, и он останавливается. Его глаза резко смотрят

в сторону от меня, от леса, на короткое мгновение мне даже кажется, что он передумал. Затем он

встряхивается, и нога летит вперёд.

Это всё, что мне надо. Нога, словно рычаг, заставляет меня подскочить на ноги.

Облака меловой крошки покрывают рубашку Исайи, ослепляя нас обоих.

— Хватит! — визжит высокий голос, откуда-то сверху из-за камней.

Я выхожу из мелового облака, кашляя и моргая. Снова держа контроль над ситуацией. Над

своими эмоциями. Когда пыль рассеивается, я вижу, что Исайя тоже взял себя в руки. Мой/их

спасатель прямо как обезьянка спускается вниз с края стоящего между нами утёса. Это усыпанная

веснушками маленькая девочка со спутанными рыжими волосами, собранными наверх. Должно

быть, в столовой я видела её брата. Двое детей не могут быть настолько похожи, не будучи при этом

родственниками. Надеюсь, здесь больше нет обладателей генов, ответственных за такой ужасный

внешний вид.

— Какого чёрта, Мэгс? — спрашивает Исайя сквозь кашель.

— Что значит, какого чёрта? Вы, ребята, мертвы, так что убирайтесь отсюда.

— Но… — начинает Исайя.

— Убирайтесь отсюда, пока я хорошенько не поразмышляла на тем, что, как мне кажется,

только что увидела. — Она упирает руки в свои несуществующие бёдра — чуть выше ремня, с

которого свисают наполненные голубым мелом мешочки. — Вам двоим должно быть стыдно за себя.

— Я… — произносит Исайя, затем встряхивается, словно после сна. — Я не собирался… —

но он не заканчивает свою ложь.

Мэгс свирепо буравит его взглядом.

Исайя краснеет и становится каким-то больным, в то время как Джеймс всё ещё не смотрит

никому в глаза. Они оба покрыты большим слоем голубого мела и позора.

— Убирайтесь отсюда. — На этот раз Мэгс выглядит усталой.

Джеймс тянет за рукав толстовки Исайи, уводя его прочь. Ни один из них не смотрит на меня.