Макс Далин - Лунный бархат

— Ну, хорошо, — сдался я. — Украшаем елку и водим вокруг хоровод.

— И поем «Маленькой елочке холодно зимой».

— Нет, лучше «В лесу родилась елочка».

— А кто ее родил? Колко же ему было…

— Да ну тебя, пошляк!

Джеффри принес бутылку кагора и стаканы. Я бы, пожалуй, хлебнул и чего-нибудь покрепче — мы с ним жили одним кагором. Он взглянул на меня и сказал:

— Как-то не тянет охотиться. Может, в клуб сходим?

— Клуб вампиров — это круто, конечно, но опять же консервы, дьявольщина, а я шоколадку хочу!

А если серьезно, я с удовольствием посмотрел бы на клуб — но уж слишком здорово было дурачиться. Впрочем, Джеффри понял, что мне интересно — мы стали собираться и пикироваться по ходу процесса.

Мне ужасно нравилось жилье Джеффри — маленькая квартирка под самой крышей высотного дома. Я оценил тишину, тепло и великолепный заросший двор под окном. Еще меня тронул портрет де ля Сола — бледного парня в шикарном старинном костюме, при шпаге, темноволосого, с чертиками в прищуренных глазах. Похоже, этот портрет писали в те времена, когда Мигель уже был вампиром — и здорово вышло, насколько я понимаю в живописи. Джеффри был прав — де ля Сола мне действительно понравился. Я решил, что он был сильный и отчаянный, и совершенно смирился с его местом в Джеффриной биографии. В общем, когда Джеффри предложил сначала пожить у него, я согласился, не раздумывая. Единственным композиционным излишеством в его логове, на мой взгляд, конечно, был роскошный гроб черного дерева с белым атласом и кружевами внутри. Каждый раз, когда он попадался мне на глаза, хотелось прикалываться со страшной силой.

— Здорово, конечно, дрыхнуть, как граф Дракула — сказал я, когда очередной раз об него споткнулся. — Но подозреваю, что в этом гробу ты похож на покойного главу правительства.

— Просто привык, — сказал Джеффри и посмотрел на гроб с симпатией. — В свое время это считалось хорошим тоном. Это, между прочим, очень старый гроб, еще испанского времени, мой талисман, если хочешь.

— Ну да, антиквариат! Понимаю, как говорится, цинковые — долговечнее, зато деревянные — полезнее для здоровья.

Джеффри фыркнул и уязвлено заявил:

— Я же не возражаю против твоей нелепой человеческой манеры спать на диване.

— Я не заметил, чтобы сегодня тебе было неудобно на диване.

— Это только за компанию, и потому, что тебя в гроб не затащить. Я думаю, ты еще освоишься.

— Нет уж, я так как-нибудь. Лучше мы так, по привычке, пока еще шевелимся.

Джеффри замахнулся диванной подушкой, но я пригнулся за спинку кресла.

— Так мы никогда не выйдем, — сказал Джеффри.

— Ладно, перемирие, — сказал я и влез в куртку.

Через пару минут мы вышли из квартиры и спустились вниз. Уже на лестнице пахло жестоким холодом. В открытую дверь подъезда ворвался морозный воздух. Мы нырнули в ночь, как в черную прорубь с ледяной водой — и от этого стало так же холодно, жарко и весело.

У Джеффри не было машины — по-моему, он так и не отвык от кабриолетов на лошадиной тяге. Но против моей он ничего не имел.

В результате вместо бестолковой болтовни я слушал ценные сведенья об избранном обществе, в которое мы направлялись.

— Настоящих Вечных Князей там почти нет, так, детки — но в сущности, так или примерно так было всегда на любом вампирском сборище, — говорил Джеффри. — Вообще, слухи о бессмертии вампиров сильно преувеличены. Мало кто из них живет достаточно долго — для этого нужен определенный склад ума, темперамент, да и любовь к жизни не последний компонент. Одиночки первые лет пятьдесят развлекаются убийствами и злодействами, а потом пресыщаются этой суетой до тошноты и прекращают спектакль сами или подворачиваются людям, что кончается так же. Истерики кончают с собой в первые лет десять. Дураки нарываются на неприятности. Моральные уроды опускаются, начинают жрать мертвечину, вырождаются в упырей, мерзких тварей, лишенных силы, быстро издыхают. Женщины довольно часто становятся настоящими монстрами — ведь вампир не может забеременеть и родить, а секс некоторым образом меняет смысл. Инстинкт притупляется, в семье и муже отпадает надобность, к тому же появляется возможность проявить скрытую злобу, которая встречается у прекрасных дам чаще, чем кажется. В общем, живут они иногда подольше, но держаться от них целесообразно подальше.

— Ну и что же представляет из себя эта тусовочка?

— Да так, резвящаяся молодежь. Быстро учатся ломаться, придумывают себе шикарные nome de guerre, псевдонимы, придумывают, чем время занять. А в сущности, такие же вампиры, как везде — трогательная смесь силы с беззащитностью. Меняются пассиями, закатывают скандалы и сцены, сплетничают, злятся — совсем как люди, только обнаженнее.

— Духовный некрофилический стриптиз.

— В этом роде.

— А этот мальчик с девичьими глазками?

— А, Андрей? Устроил аукцион с твоим телефоном. Развлекает девиц и своего смертного приятеля. Мучается от одиночества. Из истериков.

— Гаденыш.

— Гаденыш. Но я рад, что тебя не убили, а отметили.

Я тормознул у парадного подъезда. Напротив роскошного входа в клуб с льдисто-голубой надписью «Лунный бархат» над стеклянными евродверями была оборудована автостоянка. И ее украшал серебряный «Кадиллак».

— Вообще-то, — заметил Джеффри, — лошади всегда были печальной необходимостью. Животные Вечных не любят, чуют существа из инобытия, с совсем другой природой.

Это было похоже на правду.

В холле такого же пижонско-европейского вида, как и парадный подъезд, меня здорово позабавил охранник. Этот орел в камуфляжной форме обладал такой фигурой, что будь я режиссером фильма ужасов, предложил бы ему сыграть Франкенштейна или голема, но уж никак не графа Дракулу. Аристократизма и утонченности там было, как говорится, не больше, чем огурцов в акации.

Тем более удивительно, что при виде Джеффри он просиял, ухмыльнулся во все хлебало и радостно сказал:

— Добрый вечер, сударь. Давно вас не было.

Это «сударь» из этих уст меня добило.

— Мне ничего не передавали, Витя? — спросил Джеффри.

— Как будто нет.

— Хорошо.

Пожалуй, мой Джеффри был менее разборчивым в контактах, чем я думал. Снобизмом там и не пахло.

— У тебя с этой гориллой дружеские отношения? — спросил я, когда мы входили в зал.

— Он один из немногих вампиров в этом клубе, которые вызывают симпатию, — сказал Джеффри. — Внешность вышибалы не мешает ему иметь душу и разум, к тому же он редкостно наблюдателен.

— Как его угораздило перейти на эту сторону ?

— Женщина, Мигель, женщина. Как еще мужчину может угораздить попасть в беду?

Я только усмехнулся. Общество, собравшееся в зале, ярко иллюстрировало эту мысль. Погибельных красоток здесь вертелось немало; просто удивительно, какими восхитительными существами после перехода становятся самые простые девицы. На смертных это должно производить неизгладимое впечатление; Вечные — другое дело, Вечных фантиком не обманешь. Инобытие поразительно меняет облик, а вот души не касается. Мелкая душа так мелкой и остается, как я понял; грязная душонка остается грязной, зато чистая не пачкается, и все действительно намного обнаженнее — осязаемо, видно, как говорится, невооруженным глазом, как цвет лица.