Макс Далин - Лунный бархат

— Ну, что ты злишься, Дрейк… — пробормотал он, как нашкодивший ребенок. И потер стол пальчиком.

Я встал, обошел стол, взял его за шкирку и поднял. Он покосился снизу, как котенок, и злость как-то остыла. Но, тем не менее, я выволок его за шиворот из зала в вестибюль и отшвырнул к стене.

— А сейчас я тебе головенку сверну, — сказал я и уж постарался, чтобы это страшно прозвучало.

Он и перепугался — я почувствовал. У него не доставало силенок со мной справиться, даже спорить — и мне вдруг стало смешно. Елы-палы, тоже мне око! Графенок Дракула из местного детсада. Вечный подросточек, который за все это множество ночей так и не повзрослел до конца, ребенок брошенный. Сиротка — кто перетащил , тот, похоже, бросил, а мама с папой померли.

И из-за этого существа — которое прижалось к стеночке и вздохнуть боится — я так перетрусил при жизни! Ой, дурак…

— Тебе чего надо? — спросил я грозно.

— Ну… — потянул он, не поднимая глаз. Сейчас сквозь землю провалится — как только хватило смелости подойти?

— Сделай милость, говори внятно.

— Я там у тебя… сдернул… в общем, я…

— Андрюша, тебя что же, встряхнуть нужно, что бы муть осела?

— Ну извини… я просто…

— Да я уж заметил, что просто.

— Нет, я просто… отдать хотел… ну… то, что сдергивал… по-честному…

Ну ничего себе!

Я был так поражен, что выпустил его воротник — и он тут же обнял меня за шею, не как девушка, а как дошколенок, когда ему скажешь: «Покажи-ка, как ты папу любишь». И точно так же наивно повернул мою голову к себе — но поцеловал-то по-настоящему. Как вампир, который знает, что делает.

Он не включался в систему обмена — он бухнул на меня волну тепла, насколько хватило пороху, так же по-детски, как обнимался. На! И при этом раскрылся и вывернулся душой наружу, как только смог — и такой, черт возьми, чистенькой и юной душой. Сплошная детская любовь ко всему миру божьему.

Я подумал, что забрать подарок и уйти будет непростительным расточительством. Потенциальными друзьями не бросаются, а бросать детей одних и подавно жестоко.

Он, видимо, уловил, что я думаю — не целиком, конечно, не та фигура, но в общих чертах. И потянулся навстречу, как только смог — «я хороший!» — да хороший, хороший, малыш, кто ж спорит. И я осторожно, насколько сумел, поменял вектор потока — сила навстречу силе.

И тут до меня дошло, что он просто снимает собственный Зов. Свою старую отметку. Ох, ничего себе!

И не потому ли ты меня отметил, что просто хотел видеть не трупом, а среди своих. Гуманист, однако. А телефон сбагрил, и сейчас силу отдаешь — потому что не желаешь изменять со мной этой своей юной пассии. Чужой ты мне, не претендуешь на меня — и дал это почувствовать.

И тут я ощутил затылком чей-то взгляд мегатонной мощи. Я прервал контакт, отпустил Энди — и увидел Лешку. Очевидно, человек только что вошел в холл. И узрел — хотел бы я знать, каково это выглядело с его точки зрения. И, дьявольщина, какое лицо у него было, какой типаж — «Ты когда-нибудь видала во время минета глаза своего мужа, дорогая? А у моего такие глаза были, когда он в тот момент в комнату вошел!»

А Лешка развернулся и опрометью ломанулся за двери. Энди взглянул на меня беспомощно — и дернулся за ним. Ну и дела… Мне оставалось только переглянуться с охранником Витей, у которого появилась понимающая ухмылка на горилльей харе — чем-то он напоминал Мартына — тоже ухмыльнуться, виновато, и отправиться разыскивать Джеффри.

Лешка и Энди пришли вместе, но при виде Клары Лешка тут же захотел исчезнуть.

— Сказать ей что-нибудь? — спросил Энди сочувственно.

— Черт, еще смотрит в нашу сторону… Нет уж, лучше пойдем отсюда.

Лешка решительно повернулся к дверям, но Клара из ничего, как умеют только вампиры, возникла прямо на его пути.

— Что надо? — спросил Лешка хмуро. — Быстрей, я тороплюсь.

— Поговорить, — сказала Клара мягко. — Только с глазу на глаз.

— Не о чем нам говорить.

— Леш… пожалуйста…

Лицо Клары оттаяло, глаза выглядели тусклыми, как темные опалы на браслете. Опасность неукротимой стихийной силы уже не исходила от нее темными волнами. Ей, пожалуй, действительно хотелось поговорить, и Лешка решился.

— Слышь, Энди, — сказал он, смущаясь, — я тут скажу пару слов.

Энди усмехнулся, кивнул и ушел. Клара взяла Лешку за руку, отчего он поморщился, и они вместе ушли в затененную нишу за эстрадой.

— Что ты хочешь сказать? — хмуро спросил Лешка, усевшись.

— Ты зря сбежал. Я тебя не гнала.

— Я не сбежал.

— Ах, ушел! Все равно зря.

— Захотел — и ушел.

— Теперь будешь злиться на меня?

— Интересно, а чего бы ты ждала?

Клара прикусила губу, усмехнулась — у нее снова был отрешенный прислушивающийся вид. Лешке это не понравилось.

— Ты чего это задумала?

— Да ничего. Просто сегодня первый раз мсье Жоффруа пришел, со своим миньоном. Новеньким. Ты его знаешь.

— Никого я не знаю. И до Жоффруа мне дела нет.

— А этого типа зовут Дрейк. Хотя он теперь Мигель, видите ли. Он теперь, видите ли, крутой. Как же — он мсье Жоффруа позвонил, не кому-нибудь, а тот его взял под крылышко. Орла недостреленного.

— Слушай, Клара, мне наплевать! Поняла?

— Поняла, поняла, просто думала, что тебе интересно. Мне-то что? Просто за этим Дрейком Энди бегает, а мсье Жоффруа — ни ползвука. Чем бы дитя ни тешилось…

Кровь бросилась Лешке в лицо.

— Ты врешь!

Клара коротко, зло рассмеялась.

— Вот еще. Зачем мне? Ведь этот милый мальчик — не мой компаньон. Просто он Дрейка облизать готов с головы до ног. Чистая сила у нечистой силы, видишь ли…

— Ты врешь! — почти выкрикнул Лешка.

— И не думаю. Твой Энди с порога к нему побежал. Они лижутся в холле. Мне даже отсюда слышно.

Лешка вскочил, опрокинув стул, и выбежал из зала.

Ему изо всех сил хотелось, чтобы слова Клары оказались самой подлой и грязной ложью — но через миг пришлось убедиться в ее правоте. Дрейк и Энди так самозабвенно целовались в простенке между двумя колоннами, что даже не заметили сразу Лешкиного присутствия.

Дрейк, шикарный, как все Вечные Князья, Дрейк в черной шелковой рубашке и бархатных штанах, будто ему не привыкать, будто всегда был вампиром, Дрейк с бесцветными глазами, в которых появились красные огоньки — такой спокойный, надменный, уверенный в себе, сволочь, и Энди с такой знакомой Лешке детской, лукавой, кокетливой миной — они оба были так спокойны и так нежны, будто вся эта мерзость — в порядке вещей. Будто это совершенно нормально — здесь, чуть ли не посреди зала, где каждый может увидеть. Будто это не должно ни удивлять, ни шокировать, ни бесить, как самое обычное дело.

И когда Лешка встретился взглядом с Дрейком, наконец-то его заметившим, и увидел его лицо, понимающее, насмешливое, снисходительное — что-то внутри разбилось со звоном, и в живую плоть воткнулись осколки. Лешка выскочил на мороз без куртки и шапки, торопясь, дрожащими руками, отпер машину — и она, как послушное животное, завелась с пол-оборота.