Руслан Мельников - Рудная черта

Отражение Всеволода, качнулось и…

И перевернулось в тех зрачках.

Вот оно что! Вот оно как!

– Смотри! – Эржебетт вскричала во весь голос, не щадя груди, стиснутой осиной. – Смотри ему в глаза, воин-чужак!

Выходит, тоже – видит. Тоже – знает. Тоже – поняла.

– Смотри, ибо он, как и я, – оттуда! Он – как я! Он – как я! Как я – он!

Он как она?..

Бернгард отступил от саркофага молча, с перекошенным лицом.

– Теперь ты понял, воин-чужак? – торопливо продолжала Эржебетт. – Понял, откуда он знает то, чего знать не должен, чего не видел и чего не слышал сам.

Нет, вот этого потрясенный Всеволод еще не понимал.

– Он касался меня, когда я, раненная, еще лежала в полузабытье с осиновой щепой в ноге. Тогда я не ведала, что происходит. Думала – сон, бред. Но теперь знаю: не сон это и не бред. Он не просто прикоснулся ко мне. Он узнал все через то прикосновение. Как узнавал ты! Но тебе-то я открывалась сама. А он… он – помимо моей воли! Всю меня! Он выпотрошил мои мысли, чувства, память, душу!

А ведь было! В самом деле – было. Та картина возникла как наяву. Беспомощная Эржебетт лежит на ложе, составленном из сундука и лавки. На медвежьей шкуре лежит, И – под медвежьей шкурой. Забылась – то ли во сне, то ли в беспамятстве. И Бернгард тянет к ней руку.

Вот ладонь магистра трогает лоб, залепленный влажными рыжими волосами. Эржебетт дергается всем телом, стонет. Всеволод спешит на помощь. Но Бернгард уже убирает руку с потного лба. Выходит, то краткое соприкосновение пальцев тевтона со лбом лидерки…

Да, выходит, что так. И – другое тоже выходит. Познать лидерку одним касанием и помимо ее воли под силу лишь… лишь…

Бернгард ведь сам говорил, что на такое способен только…

Похолодевшие пальцы Всеволода сжимали рукояти мечей так, словно намеревались их раздавить.

Несколько мгновений назад магистр был встревожен и сильно напуган. И этот страх за чужую – нет, не за жизнь даже – за чужую кровь, на которую у Бернгарда были свои виды, свои планы с потрохами выдал его истинную суть. Темную. Черную.

Всеволод тоже почувствовал нешуточный страх. Противной, липкой, холодящей дланью стиснуло сердце. Невольно отступая на шаг… и еще на шаг… и еще на один… Всеволод поднимал мечи.

– Ты… – слова с трудом продирались через пересохшее горло. – Так ты тоже, Бернгард?

«Он, как и я, – оттуда, – вновь звенел в ушах голос Эржебетт. – Он – как я!»

Тоже…

Нет, ни лидеркой, ни оборотнем, ни простым упырем он оказаться, конечно же, не мог. Но и обычным тевтонским магистром – магистром Семиградья, комтуром Серебряных Врат и членом генерального капитула ордена Святой Марии – мастер Бернгард быть не мог тоже.

– Ты – Черный Князь?

Недобрая усмешка скользнула по губам Бернгарда.

– Что ж, русич, не стану отрицать очевидное. Да, я Пьющий-Властвующий. Нахтриттер, Шоломонар. Черный Господарь и Князь, которому посчастливилось оказаться здесь прежде… раньше… этой…

Магистр вновь стеганул ненавидящим взглядом по саркофагу.

«Черный Князь! Черный Князь! Черный Князь!» – колокольным звоном гудело в голове. Черный Князь! И – ничего более. Ни о чем другом Всеволод думать сейчас попросту не мог.

– Но как?!

– Просто. – Бернгард невозмутимо пожал плечами, словно все и в самом деле было проще некуда. – Тебе ведь известно, что граница миров в Эрдейской земле однажды была прорвана.

– Была… – прохрипел Всеволод. – Давно. Века назад. Была прорвана и была сомкнута заново.

– Но – была прорвана. А замкнута – не сразу. Я прошел. Успел.

– Но ведь века назад!

– Для меня… для таких, как я, время отсчитывается иначе, чем для людей. Для нас века как года. Если, конечно, должным образом поддерживать себя.

– Чем? – на лбу Всеволода выступила испарина. – Как поддерживать?

Бернгард опять усмехнулся. Криво, неприятно.

– Питать себя живой кровью, разумеется.

– Ты пил людскую кровь?

– Немного, – кивнул магистр-князь. – По мере необходимости. Ровно столько, сколько требовалось, чтобы не обессилеть.

Не обессилеть?! Ага! То-то на фоне прочих изможденных защитников Сторожи мастер Бернгард выглядит таким здоровяком.

– Одна жизнь в месяц – не так много, согласись, русич.

Одна жизнь в месяц? Вот она, разгадка! Вот оно, объяснение тайны замкового упыря! Ну да… Сначала жертвами Бернгарда были окрестные селяне, потом, когда люди ушли из комтурии, пришел черед гарнизона Серебряных Врат.

– Одна жизнь в месяц, – многозначительно повторил Бернгард. – Всего одна.

– В году – двенадцать месяцев, – угрюмо проговорил Всеволод. – В веке – сто лет. Сколько столетий прошло с тех пор, как ты вступил в этот мир?

Бернгард помрачнел:

– До начала Набега я старался по возможности забирать жизни никчемные и ненужные. Жизни, прекращения которых никто не заметит, жизни, о которых никто не станет горевать. Так удобно этому миру. Так выгодно мне. Мир ничего не теряет. Меня ни в чем не подозревают.

– Но ты…

Всеволод запнулся. Он никак не мог осмыслить услышанное. Невероятно! Тевтонский старец-воевода, отважный, неутомимый и несокрушимый мастер Бернгард, хранящий Закатную Сторожу от нечисти, сам на деле оказался Черным Князем… Опаснейшей из тварей Темного обиталища.

– Ты! Пил! Кровь! – отрывисто бросил ему в лицо Всеволод.

– Без этого мне нельзя, русич, – нет, Черный Князь вовсе не оправдывался. Он просто терпеливо объяснял установившийся порядок вещей. – Без этого я умру. А я переходил границу миров не для того, чтобы подыхать от истощения в краю изобилия. Впрочем, дело не только в поддержании жизненных сил. Видишь ли, ваша теплая человеческая кровь не просто питает любого Властителя, переступившего черту, она еще и способна исцелять его от ран. От самых разных ран. От самых страшных. Благодаря ей можно даже вернуть себе отрубленную руку или ногу – точно так же, как ящерица отращивает оторванный хвост.

Ох, слышал бы все это сейчас бедняга Томас – однорукий кастелян Бернгарда!

– Кроме того, живая кровь этого мира защищает меня от губительного воздействия серебра и от солнечного света, – продолжал Берн-гард.

– И небось, именно она помогает тебе укрывать истинную сущность под обликом обычного человека?

– Ну… – магистр неопределенно пожал плечами. – Как видишь, люди пока ни о чем не догадываются.

– А собаки? – Всеволоду вдруг вспомнился огромный белый пес с шекелисской заставы – грозный Рамук, безошибочно распознавший темных тварей.

– Что? – Бернгард непонимающе поднял брови.

– Знаешь, я ведь только теперь понял: в твоей крепости нет ни одной собаки. Лошадей – полно, а собак – нет. Не от того ли, что они лучше, чем кто-либо в этом мире, чуют нечисть.