Дмитрий Суслин - Царевич Ваня и Серый Волк

Ничего не ответил ему Ваня. Непонятны ему были эти речи замысловатые, чернокнижным языком сказанные.

А царь Дубрав пришел к себе в покои и сразу почувствовал небывалую усталость. Захотелось ему прилечь отдохнуть, и бухнулся он, не раздеваясь на кровать проклятую. Как упал, так и заснул тяжелым сном, больше похожим на сон покойника. Лежит не дышит. Только стонет изредка.

Проснулся он на следующее утро и встать не может. Сил нет.

– Что такое? – удивился царь. – Эй, слуги мои верные, постельничии, идите сюда.

А слуги уже давно его зова ждут, вбегают, еще царь последние слова не окончил. Как вбежали, так и замерли. Царь Дубрав с трудом поднялся, нашел в себе силы и на слуг гневно крикнул:

– Что стоите, али не видите, одеваться мне пора?

Подбежали слуги, стали царя одевать. Одевают, а сами глянуть на него боятся, глаза отводят, с взглядом царским встретиться опасаются.

– Да вы что? – Дубрав чуть не в ярость пришел. – Отчего от меня отворачиваетесь? Почему в глаза не глядите, словно воры грязные? Или что-то да со мной не так?

Упали слуги на колени и взмолились:

– Не вели казнить нас, царь отец, да только изменился ты сильно. Словно двадцать лет прошло, а не одна только ночь.

– Что вы такое болтаете? Иль плетей вам захотелось, язычники?

И хотя рассердился царь Дубрав, а только все равно обеспокоился. Велел зеркало себе принести Венецианским королем подаренное. Принесли ему зеркало. Глянул в него царь и отпрянул в ужасе. Из стекла на него не богатырь глядел, а человек жизнь повидавший, с седыми прядями в волосах.

– Что это со мной? – воскликнул Дубрав. – Неужто прав оказался старый бес, и старею я?

Кончили слуги одевать царя. Поднялся он, схватил со спинки кровати меч свой верный двухпудовый и ну им над собой вертеть. Только ветер ходуном заходил. Слуг так и сдуло.

Засмеялся Дубрав, сразу себя лучше почувствовал.

– Есть еще сила богатырская! – воскликнул.

И пошел он в Большую палату, где его престол стоял, чтобы царскими делами заняться. Делами важными, государственными. А там его уже бояре дожидаются. Старец Брадомир, только глянул на царя, лишь головой покачал:

– Что с тобой, царь батюшка? – молвил он опасливо. – Уж не захворал ли? Или может, плохо спал?

Только так грозно глянул на него Дубрав, что боярин язык прикусил, больше об облике царском слова не вымолвил. Ну, уж, если сам Брадомир об этом молчит, то уж другим и подавно говорить об этом и на ум не придет, да и язык не повернется.

Весь день царь занимался государственными делами вместе с думой боярской. До вечера на престоле сидел с короной на голове. Столько грамот да приказов принял и подписал, сколько за пять лет успеть раньше не мог. А только вечер наступил, захотел царь с трона подняться, а не может. Опять слуг кличет.

– Что-то мне тяжело встается, – пожаловался, когда его поднимать стали. – Словно к трону прирос. Что значит, весь день просидел без движения. Для богатыря это тяжелее десятка сражений. Ой, тяжела ты, корона царская. Голова от тебя разболелась. Спать охота.

И еле дошел он до спальни своей и замертво на кровать бухнулся. Даже раздеваться не стал.

А по городу уже слух прошел, что царь заболел. Люди волноваться на улицах начали, слухами нелепыми обмениваться.

Прослышал про болезнь отца и Ваня царевич. Перепугался. Расстроился. Побежал к тронному залу царскому, к Большой палате, где совет и дума заседали, да только стража его не пустила.

– Не велено никого впускать!

– Кем не велено? = удивился Ваня.

– Государем.

Ничего возразить на это. До вечера ждал мальчик, когда отец закончит управлять царством своим и на ужин отправится. Да только не дождался. Царь ужинать не стал, сразу спать отправился. Не успел с ним царевич встретиться. Около большой двери ждал его выхода, а царь малой дверью воспользовался. Другой стороной пошел к спальне своей. Об этом Ване шепотом Антошка доложил. Прибежал взволнованный и испуганный.

– Кажется, царь и впрямь заболел, – напоследок сказал.

Побежал Ваня к покоям царским, да только не успел. Царь прямо перед его носом в спальной палате скрылся. Стражники с бердышами за ним двери закрыли и опять царевичу дорогу преградили.

– Пустите к батюшке! – взмолился Ваня.

– Не велено! – был ему ответ. – Никого к себе государь пускать не велел.

Пришлось идти прочь от покоев отцовских.

– Видел? – спросил Антошка царевича, когда тот к себе в светелку пришел. – Видел царя? Видел батюшку своего? Говорил с ним?

Поглядел на друга царевич Ваня и вздохнул:

– Не пустили меня телохранители отцовы, псы верные даже за порог. Только спину батюшкину и видел.

– И что скажешь?

– Изменился он. Словно и впрямь заболел. Нет осанки прямой и гордой, что прежде была. Словно что-то пригнуло его. То ли забота, то ли печаль. Наверно по братьям моим тоскует, – поделился своими мыслями с Антошкой царевич Ваня.

– А я его лицо успел разглядеть, – сказал Антошка. – Изменился твой батюшка. Очень изменился. Словно другой человек стал. Постарел будто лет на двадцать. Даже в волосах седина засеребрилась.

– Постарел? – воскликнул Ваня. И вдруг он с ужасом вспомнил, что обещал царю старый волхв. И волосы у мальчика зашевелились на голове от ужаса. – Неужели предсказание сбываться началось?

– Какое предсказание? – Антошка ничего не понимал, от чего вдруг Ваня так взволновался.

И царевич рассказал тогда ему о том, какая встреча была у них с волхвом.

– Так это его старик наверно околдовал! – воскликнул Антошка. – Не иначе вы с черным колдуном повстречались.

– Но он не черный, а белый и не колдун вовсе, – Ване не хотелось верить в плохое. – Может все так просто хворь у государя нашего?

– Может и хворь.

На том они спать и легли.

А когда они утром проснулись и встали, во дворце уже самая настоящая паника была.

– Царь государь заболел! – кричали во всех палатах, во всех теремах. Повсюду носились люди. А по двору бегали дружинники Дубравовы, окружали царский дворец, чтобы взволнованный народ, люд посадский Князьгородский во двор не кинулся.

Стали царевич Ваня и Антошка расспрашивать и вот какую весть узнали.

Прибежали на утро слуги царские, чтобы государя одеть и чуть со страху не умерли. В постели лежал, рук и ног поднять не мог царь Дубрав. Да только было ему на вид уже и не шестьдесят лет, как вчера, а все восемьдесят.

– Что пали ниц? – слабым голосом крикнул слугам царь. – Несите мне быстрее зеркало!

Принесли ему зеркало. Глянул на себя, старого да немощного царь, и полились по его лицу слезы горькие. Затем гневом засверкали глаза его. Стукнул он кулаком по зеркалу, разбил его на сотни кусков. Закричал:

– Нет! Не старик я еще! Не старик.