Дмитрий Суслин - Царевич Ваня и Серый Волк

А в болоте уже тростники трещат, камыши качаются, лягушки возмущенные квакают, утки вопят, по небу кружат. Значит, взяли его след охотнички, и скоро здесь будут.

Царевич окинул вокруг себя взглядом испуганным.

– Неужели придется в лесу прятаться? Ночь ведь скоро! – сказал он сам себе. – Эх, и зачем я спать лег?

Но выбирать не приходится. Каждая секунда на вес золота. Побежал Ваня в лес. Побежал в самую глухую чащу, в самые темные дебри, где под деревьями света белого даже в полдень увидеть нельзя. И ни меча у него с собой, ни даже ножичка. Только руки сильные, и ноги быстрые, да голова на плечах, что думать обязана.

Очень скоро всякие звуки за спиной затихли. Все поглотил лес дремучий, и крики людские, и лай собак бестолковых, что ни за что в этот лес не сунутся после захода солнца, потому растерзают их тут же звери дикие и лютые, за то, что предали они когда-то звериный род, к человеку на службу отправились.

Идет царевич Ваня, от каждого треска или шороха вздрагивает. Крест целует, да молитвы читает. Никогда в одиночку не бывал он в лесу в такой поздний час. А ну как сейчас ему дикий зверь повстречается? Да зубы острые оскалит? Что делать тогда? Бежать или драться? Идет царевич, а сам на деревья смотрит, какое из них выбрать, чтобы залезть на него в случае опасности?

А сумерки между тем сгущаются, темнота со всех сторон наползает жуткая. И сразу облик всего леса словно по волшебству меняется. Деревья черными корявыми великанами кажутся, вроде и на месте не стоят, а хороводы водят. Под их корнями могучими в норах глубоких глаза желтые зажигаются. Из-под ветвей страшные ночные крики слышатся, листья шуршат, словно предупредить о чем-то хотят. Тут и у взрослого человека от страха сердце в пятки уйдет. Что говорить о мальчике, еще усы не бреющем?

А ведь кроме зверей диких в лесу еще и нечисти полно. Леший путников в свои капканы заманивает, русалки в глубоких лесных омутах сидят, тоже добычу дожидаются. Кикиморы зеленые, если поймают, защекочут до смерти.

Страшно Ване. Очень страшно. Дрожит он от ужаса, лишний шаг сделать боится. Рубашку с себя снял, наизнанку вывернул, опять надел. Говорят, что когда так сделаешь, то нечисть не прицепится. А все одно, страшно. Идет, он руками сам себя обнял, чтобы не дрожать. Когда же ночь пройдет?

А ночь только началась.

Наконец царевичу бояться надоело.

– Это что же такое? – воскликнул он с возмущением. – Заяц я что ли? Ведь богатырем хочу стать, когда вырасту. Разве прилично богатырю темноты бояться? Не младенец я, а отрок уже. Друг мой Антон жизнью своей пожертвовал, не испугался смерти. А я? Не буду больше бояться. Должен я спасти мать свою от костра жаркого, и отца от старости беспощадной, и землю родную русскую от распри царевичей и от врагов многочисленных.

Так, убеждая себя, шел он по лесу. И постепенно походка его быстрее и увереннее стала, плечи расправились, голова гордо поднялась. Видно стало, что царевич по лесу идет, а не подпасок зашуганный, овцу потерявший и в ее поисках в чаще заблудившийся. Идет по лесу, и даже песню насвистывает.

Но вскоре так темно в лесу стало, что даже рукава белой рубашки не видно стало. Ткнулся царевич в одно дерево, врезался в другое.

– Этак я шишок себе только на лоб насажу, а вперед не продвинусь!

Решил тогда он на дерево залезть и переночевать в нем. Выбрал такое, на котором сучков много, стал карабкаться. Лезет, лезет, а доверху долезть не может. Все у земли близко висит. Так не то что медведь, а и волк, не вставая на задние лапы, за зад ухватит.

Полез тогда он на другое дерево. Та же история. Карабкается, с сучка на сук перебирается, а все одно, до земли рукой подать. Разозлился царевич Ваня:

– Это леший меня путает. Рассердился, что я его обманул, теперь ночлега не дает. Дай-ка я плюну через левое плечу ему в лысину, посмотрим, что тогда будет.

Набрал мальчик слюны побольше, хотел уже плюнуть, да голос скрипучий его остановил:

– Погоди плеваться, добрый молодец, – сказал он, – не спеши.

Ваня так и сел.

– Это кто со мной говорит? – испуганно спросил он.

– Это я с тобой говорю, дерево.

– Дерево?

– Ну да.

И тут Ваня понял, что он и в самом деле разговаривает с деревом. Надо же!

– А почему ты раньше молчало?

– А ты не спрашивал. Мы же деревья без надобности не болтаем. Чай не белки. Народ спокойный, тихой.

– И то верно. Почему я залезть на тебя не могу?

– А потому это, что мы лешему служим, а ты от него отвернулся. Он на тебя и обиделся.

– Обиделся? – растерялся Ваня. – Это как же я его обидел?

– А рубаху зачем вывернул?

– А чтобы меня нечисть не трогала.

– Нужен ты ей! – охнуло дерево. – А только знай, глупый отрок. Пока наряд красный не надел, в гости не ходи. А плеваться и вовсе не вздумай. Иначе и вовсе весь лес от тебя отвернется, хоть ты и спас нашего хозяина Медведя Батюшку.

Проскрипело все это дерево старое и замолчало. Больше ничего понять в его звуках мальчик уже не мог. Пришлось ему послушаться совета лесного. Снял он опять с себя рубашку, обратно выправил и надел.

– Вот теперь другое дело, – вдруг раздался из дерева другой голос. Тоже скрипучий, но тонкий, как у старушки. Из дупла, что среди листьев пряталось, показалась лохматая голова с большими совиными глазами, шишкой вместо носа, и желудями, висевшими в ушах вместо сережек. – Теперь милости прошу, к моему шалашу.

– А ты кто такой? – удивился Ваня.

– Неужто не узнаешь?

– Не видел я тебя никогда.

– Не видел, зато слышал, – вслед за головой из дупла показалось лохматое, покрытое звериной шкурой тщедушное тело.

– Неужто леший?

– Он самый! Залезай! – И леший подал мальчику руку.

Ваня все же не решался. Стоял на месте, с ноги на ногу переминался. Леший увидел, что он боится, захихикал, словно лягушка заквакала.

– Зря трусишь. И леса не бойся. Свой ты теперь в ем.

– Это почему это?

– Так Хозяин велел.

– Хозяин?

– Ну, да. Он всем и зверям и птицам, и нам, значит, велел младшего сына царя Дубрава, тебя, значит, не трогать, и во всем тебе помогать. За то, что спас ты его жизнь, не дал своему отцу нашего медведюшку погубить. Так что не бойся ничего. Лес тебя не тронет. Спи спокойно.

Смотрит Ваня, а лес и взаправду другим ему кажется. Совсем не темным и страшным, а родным, приветливым. И дупло, в которое его леший затащил, вдруг большим стало, как горница. И в нем и стол стоит невысокий, и лавки по обе стороны, а в углу и кровать есть.

– Садись, царевич Ваня, перекуси с дороги, не побрезгуй угощением моим скромным.

Сел Ваня за стол, стал орехи грызть, грибками солеными закусывать, ягодами заедать. Утолил голод, сразу почувствовал, как сильно спать хочет. Леший даже помог ему до кровати дойти. Уложил как дитятю малую.