Генри Олди - Гарпия

– Еще раз посмотри, – дал совет ректор. Он видел недоумение Кручека. Что вызвало неудовольствие Горгульи, да еще такое, чтобы она пригрозила отказом от кураторства, оставалось для доцента загадкой. – Среди королевичей.

Королевичами в университете звались стипендиаты короны. Кручек, не возражая, перечитал заново: Иштван Пулярец, Гастон д\'Аренвиль, Келена Строфада, Дердь Габо… стоп!.. Келена Строфада…

Его обширная память хранила самые разнообразные сведения. В пыльном углу валялся и мелкий, обгрызенный по краю фактик: обитатели Строфадской резервации, выбираясь во внешний мир, часто берут название родных островов в качестве фамилии. Еще доцент помнил кое-что из мертвых языков, вызубренных в начале карьеры. Достаточно для элементарного перевода:

Келена Строфада – Мрачная с Островов Возвращения.

– Альтернативный специалист? Шаман, откликнувшийся на просьбу его величества? Так вот, значит, кто ты…

– Иди спать, – посоветовал ректор, морщась. – Горишь на работе, вон, уже бредить начал. Шаманы мерещатся. Мне одной Исидоры хватает, для счастья.

Доцент перегнулся через стол, горой нависнув над щуплым Хайме.

– Ты помнишь колье Горгульи? Ну, герб в центре?

– Разумеется. А что?

Колье было неотъемлемой частью профессора Горгауз. Она носила его всегда и везде. Злословили, что украшение – часть тела, в которой скрывается корень скверного характера Горгульи. Фамильная драгоценность: серебро, черные алмазы, и в центре, на короткой цепи – эмалевый герб.

– Забудь про шамана. Это тебя не касается.

– А что меня касается? Душевное расстройство коллеги, от которого я ждал помощи?

– Геральдика.

– Да при чем тут геральдика, скажи на милость?!

– Герб Исидоры. Центральный символ, согласно трактовке Джона Гилема, означает: «Свиреп, когда спровоцирован». Такие гербы даровали храбрецам, отличившимся в Плотийских войнах. Теперь ты понимаешь, отчего она не желает преподавать этой… как бишь ее?! – Келене Строфаде? Зов крови, Хайме, отголосок былых свар…

Ректор вздохнул. Отстранив возбужденного Кручека, он взял из вазочки желтую гвоздику и заложил за ухо. Это выглядело бы смешно, не знай оба, что у толкователей снов – свои способы копить ману. Гвоздики, особенно махровые, гнали дрему прочь. С цветком за ухом Хайме мог не спать трое суток кряду.

– Дорогой мой, я это знал с самого начала. Между прочим, знал тихо, спокойно, не брызжа слюной в лицо приятелю и, как ни крути, руководителю. У тебя есть добрый совет? Если нет, прием закончен. Мне и без твоего остроумия тошно. Горгулья требует, чтобы я отказал в обучении королевскому стипендиату! Проклятье, я между молотом и наковальней…

– Совет есть. Разбей первый курс на две группы, и поставь двоих кураторов. В приказе упомяни: «Под главенством профессора Горгауз…» Иначе Исидора съест напарника без соли. Ей предложи снять с себя учебную нагрузку. Если она согласится, я готов станцевать джигу у тебя на столе, во время ученого совета. Потом…

– После твоей джиги?

– Нет, после ее согласия на дробление курса. Ты скажешь Исидоре, что все индивидуальные занятия, лабораторные работы и практикумы в группе, где станет учиться эта злополучная Келена, возьмет на себя второй куратор. Тут она непременно согласится. Хотя сперва выпьет у тебя галлон крови, это уж к гадалке не ходи.

У ректора заблестели глаза – и сразу погасли, словно у чучела василиска, когда в пуговицах на миг отразилось пламя свечи.

– Ты гений, Матти. Добавлю: ты – гений-теоретик. Ты все разложил по полочкам, не назвав одной, ключевой мелочи. Кто тот безумец, тот самоубийца, который захочет стать вторым куратором под началом разгневанной Горгульи?

Матиас Кручек отобрал гвоздику у ректора, с хрустом обломал стебель и вставил цветок себе в петлицу сюртука.

– Я, Хайме. Твой покорный слуга.

Покидая ректорат, раскланиваясь с секретарем Триблецом, доцент не мог отделаться от неприятного воспоминания. Года три назад, подвыпив, Хайме Бригант сетовал ему на несовершенство законодательства. В частности, ректора удручал закон, принятый еще в царствование Пипина Саженного, который – закон, а не император! – запрещал изготавливать чучела из хомобестий.

Разум здесь не служил мерилом. Фениксы тоже разумны. Определяющим фактором, как ни странно, работала внешность. Если в существе присутствовал элемент человеческого, проявленный в должной мере – мертвого китовраса, русалку или, скажем, псоглавца следовало хоронить в земле или сжигать на костре, или иным образом выполнять традиционный для покойника обряд погребения.

– Ну почему? – чуть не плакал Хайме.

– Это же очевидно, – возразил тогда Кручек.

– Очевидно, – согласился ректор. – Но для искусства таксидермии – невосполнимая потеря.

Толкователи снов всегда отличались оригинальностью выводов.

– Зачем-зачем… По уставу положено!

Бородач-стражник отмахнулся от напарника, как от мухи-надоеды. Напарник был молод, зелен и пупырчат, служил без году неделя – и каждую минуту приставал с вопросами. Традиция: желторотики чистят ветеранам сапоги, а ветераны учат молодежь жизни. Казалось бы, вполне справедливая плата. Однако в случае с юным Тибором Дудой старший караула всерьез усомнился в справедливости мироустройства.

Говорят: повезет, так и петух снесет. А не повезет, так в ягодицу клюнет. Фортуна, драть ее на лыко! – угодить в одну смену с отъявленным болтуном! Да еще к Малым Угловым. Самые никчемные ворота. У всех названия, как названия: Пипиновы, или Небесные, или хотя бы Гиббса-Дюгима-Льюиса-Маргулиса. А тут просто в рожу плюнули: Малые Угловые. За день три калеки пройдет – толпа; телега проедет – событие! Валил бы народ, недосуг Дуде было бы вопросами сыпать, что маком из дырявого мешка…

– Но ведь уставы мудрецы пишут?

В вопросе шебуршала явная каверза.

– Ясен дрын, мудрецы.

– Значит, и алебарды нам от великой мудрости положены. Вот теперь и разъясни мне, скудоумному: отчего как стражник – так непременно с алебардой? Не с мечом, не с саблей, не с палашом…

– Не с языком до пупа…

– …не с копьем, не с шестопером…

– У тебя не алебарда, – безнадежно попытался старший увести разговор в сторону. – У тебя глефа, драть тебя на лыко…

Он с тоской покосился на сторожевую башенку. Там хранились арбалеты с запасом болтов, и аркабаллиста – поломанная, но грозная с виду. Еще в башенке дремал третий караульщик их смены. Эх, надо было на верхотуру лезть, а Густав бы тут отдувался…

– Да хоть протазан! – не попался на удочку Тибор, проявив внезапные познания в древковом оружии. – Один хрен – алебарда. Почему?

Старший внимательно изучил свои сапоги. Надраены до блеска, придраться не к чему. Надо отвечать. Он заворочался на скамейке, устраиваясь поудобнее. В конце концов, должен же кто-то наставлять сопляка?