Джим Батчер - Доказательства вины

Я покачал головой. Эти кошки... Принципиальности ни на грош.

Черити, хмурясь, осмотрелась по сторонам.

— Очень ухоженно, — заметила она. — Я ожидала больше... хлама.

— Он вообще производит обманчивое впечатление, — заявил Томас и полез в ледник.

Я не стал реагировать на подначки. У меня не было времени на положенное полное ритуальное очищение и медитацию, но за день я изрядно изгваздался, как телесно, так и духовно, поэтому обойтись без душа я не решился. Я закрылся в спальне, разделся, зажег свечу и полез под душ. Холодная вода хлестала по телу, и я драл кожу мочалкой, пока она не сделалась розовой, как у младенца, а потом как следует вымыл голову.

И все это время я искал у себя в мозгу какое-нибудь тихое местечко, укрытое от боли и чувства вины, от страха и злости. Я отодвинул в сторону все ощущения, кроме связанных с душем, и без особых осознанных усилий мои движения приобрели ровный ритм ритуала, не уступающего японской чайной церемонии, а обыкновенная душевая превратилась в священное место для медитации.

Мне ужасно хотелось в кровать. Мне ужасно хотелось спать. Хотелось тепла. Смеха. Я выделил каждое из этих желаний по очереди и отложил в долгий ящик до тех пор, пока мой мир не сделается таким местом, в котором я смогу позволить себе такие веши. Впрочем, с одной, последней эмоцией я не справился. Как ни старался, я не смог помешать страху отыскать лазейку в мои мысли. Первое включение Маленького Чикаго представляло собой одну огромную неизвестную величину. Если мои расчеты верны, в моем распоряжении окажется чертовски мощное средство наблюдения за происходящим в городе.

Но если я допустил хоть небольшую ошибку, Молли погибла. Или хуже, чем погибла. И уж тогда я точно узнаю, что же это за свет в конце длинного коридора.

От этого страха я отделаться не мог. Он намертво встроился в ситуацию. Поэтому вместо того чтобы бороться, я попробовал найти с ним общий язык. В умелых руках и страх может превратиться в нечто полезное. Я оставил для него в голове маленькое уютное местечко, что-то вроде умственной корзинки для мусора — приходилось надеяться, что он не вздумает выпрыгнуть оттуда в самый неподходящий момент.

Я выбрался из-под душа, вытерся и снова закутался в свой белый халат. Стараясь не растерять концентрации, я забрал свой рюкзак, белый конверт и спустился с ними в лабораторию. Люк за собой я закрыл. Если Маленький Чикаго взлетит на воздух, наложенные мною заклятия не позволят энергии вырваться из подвала, что должно значительно ограничить размеры ущерба. План, конечно, не идеальный, но другого у меня не было.

Нельзя сказать, чтобы эта мысль меня очень грела, когда я остановился перед моделью на столе. Всего одна крошечная ошибка...

Я положил конверт на край стола, рюкзак — на полку, а сам двинулся вокруг стола, зажигая свечи спичками. Сделать это с помощью заклятия было бы быстрее и проще, но для намеченного мне требовалась вся остававшаяся энергия до последней капли. Поэтому зажигание каждой свечи я превратил в небольшой ритуал, сосредоточиваясь на своих движениях, на точности, на взаимодействии холода и тепла, света и тьмы, огня и тени.

Я зажег последнюю свечу и повернулся к Маленькому Чикаго.

Здания сияли в свечном свете серебром, воздух вибрировал от встроенной в модель энергии. Чуть слышный голосок здравого смысла нашептывал мне, что зря я это затеял. Напоминал, что я могу облажаться, потому что устал и разбит, и что гораздо разумнее поспать и предпринять попытку со свежими силами.

Этот голос я тоже отодвинул в сторону. Колебаться было поздно. Я повернулся лицом к столу и врезанному в столешницу кругу из серебра.

Ласкиэль возникла между мной и столом — в своем обычном белом хитоне, с рыжими волосами, заплетенными в тугую косу. Она выставила обе руки перед собой.

— Я не могу тебе это позволить, — негромко сказала она.

— Ты, — заметил я так, словно это касаюсь меня очень мало, — почти так же некстати, как тот телефонный звонок.

— Это лишено смысла. — настаивала она. — Хозяин мой, я умоляю тебя изменить свое решение.

— Мне некогда спорить с тобой, — буркнул я. — Надо дело делать.

— Дело? — переспросила она. — Ты имеешь в виду — увиливать от своих обязанностей?

Я слегка склонил голову. В моем тогдашнем состоянии все эмоции, которые я испытывал, казались чрезвычайно далекими и почти совершенно несущественными.

— Как это?

— Посмотри на себя, — проговорила она тихим, рассудительным тоном, каким обращаются обычно к психам или горьким пьяницам. — Прислушайся к себе. Ты устал. Ты ранен. Ты отягощен виной. Ты напуган. Ты просто уничтожишь себя.

— И тебя вместе со мной? — спросил я.

— Именно, — подтвердила она. — Я не страшусь конца существования, хозяин мой, но мне не хотелось бы исчезнуть из-за того, что кто-то слишком самонадеян, чтобы понять, что он задумал.

— Я не самонадеян, — возразил я.

— Еще как. Ты знаешь, что это, возможно, тебя убьет. И если выйдет именно так, ты освободишься от всякой ответственности за то, что случилось с девушкой. В конце концов, ты героически погиб в попытке найти ее и вернуть. Тебе не придется присутствовать на ее похоронах. Тебе не придется объясняться с Майклом. Тебе не придется признаваться ее родителям в том, что их дочь мертва из-за твоей некомпетентности.

Я не ответил. Эмоции подобрались чуть ближе.

— Это не что иное, как замысловатый способ самоубийства, предпринятого в момент слабости, — продолжала Ласкиэль. — Я не хочу видеть, как ты уничтожишь себя, хозяин мой.

Я смотрел на нее. Я поразмыслил над ее словами. Она могла говорить правду. Ну и пусть.

— Отойди, — буркнул я. — Пока я тебя сам не отодвинул. — Я спохватился. — Постой-ка. Что это я? Можно подумать, ты в состоянии мне помешать. — И я просто шагнул сквозь образ Ласкиэли к столу, на котором лежал белый конверт.

Белый конверт вдруг закружился на месте, а потом превратился в дюжину конвертов — совершенно неотличимых друг от друга, и каждый вертелся юлой.

— Очень даже в состоянии, — негромко произнесла Ласкиэль. Я поднял взгляд и увидел, что она стоит с противоположной стороны стола. — Я была свидетельницей начала времен. Я видела, как возник из ничего ваш смертный мир. Я видела, как рождаются звезды, как соткалась ваша планета, как в нее вдохнули жизнь, как вырос ваш род, что правит ею. — Она оперлась о стол обеими руками и наклонилась ко мне, буравя взглядом ледяных голубых глаз. — До сих пор я вела себя, как и подобает гостю. Но не принимай почтительность за слабость, смертный. Молю тебя, не заставляй меня предпринимать дальнейших действий.

Я сощурился и сделал попытку включить взгляд.

Прежде чем я успел это сделать, моя левая рука вспыхнула.