Кэрол Берг - Разоблачение

– Ну разве это не прекрасно! – воскликнула она, ведя меня по заснеженной дорожке, рядом с которой стояли два огромных дуба со скованными морозом кронами.

– Чудесно! – подтвердил я. – Я никогда не видел ничего подобного. – Хотя над головой висели черные, серые и сизо-синие тучи, а ветер рвал с нас одежду, сад сиял отраженным от нее самой дивным светом, буря не касалась его.

– Я заставила потрудиться создающих форму, – продолжала она. – Незачем ждать возможности вернуться. Нужно использовать то, что есть. Посмотри, это гамаранд. – Она подвела меня к дереву с двумя желтыми стволами, сплетенными в вечном объятии. Его широко раскинутые ветви сгибались под тяжестью пышных розовых цветов, закрывающих своими лепестками парные светло-зеленые листочки.

Я поразился красоте дерева, представив, как по-настоящему должны выглядеть эти бледные цветы и листья. Я еще помнил настоящие цвета. И точно знал, что ничего подобного не растет там, где я родился. Но дерево почему-то было знакомо мне, я смотрел на него, пока Валлин не коснулась моей руки.

– Пойдем! Тут есть на что посмотреть. Я сказала им, что хочу все то, что было в Кир-Наваррине. Когда они забывали что-нибудь, я создавала иллюзию, чтобы напомнить им. Для этого я сделала и собак, и мне стало жалко расставаться с ними, хотя сад получился куда лучше.

– Что такое Кир-Наваррин? – Раддоман называл это слово.

– Как ты можешь не знать? Ты из Кир-Зарра, из пэнди гашей. – Ее брови удивленно взметнулись. – Как вор может забыть о том, что он украл?

– Я многое забыл, но это… Мне кажется, что об этом я никогда и не знал.

– Кир-Наваррин – это земля, в которой мы обитали, пока пэнди гаши не изгнали нас оттуда своими заклинаниями.

Пэнди гаш, «невидимые воины» – так демоны называли эззарийцев. Значит, Кир-Наваррин – та земля, путь в которую создает Айф. Души людей, в которые мы не позволяем им входить.

– Прошу вас, моя госпожа, расскажите мне об этом. Я хочу понять.

– Не сейчас. Сначала я покажу тебе это. Вот видишь? – Она подвела меня к группе собак, застывшей среди замерзших цветов. Я узнал в них своих приятелей. Это был тот образец, о котором она говорила. Эти покрытые ледяной коркой псы были мастерски выполнены, вплоть до мельчайших деталей, которые отсутствовали в гулявшей по двору иллюзии. Но ни в иллюзии, ни в скульптуре не было жизни.

Она снова повела меня по дорожке, под арками, оплетенными виноградными лозами со свисающими гроздьями ягод, через блекло-зеленые лужайки, обсаженные по краям призрачно-голубыми цветами. Мы постояли на ажурном мостике, повисшем над замершим прудом. На его поверхность приземлялись, раскинув огромные крылья, белые лебеди. Они будут вечно опускаться на эту воду. Рощицы белых берез стояли в осеннем уборе, их ветки когда-то раскачал ветер – так они и застыли. Здесь было огромное множество деревьев, мхов и водоемов. Все было сделано изо льда. Все стояло неподвижное и молчаливое под плотными облаками. Когда Валлин показывала мне величественный дуб, такой огромный, что в его стволе могло бы разместиться семейство фритян, я плотнее завернулся в плащ, дрожа от холода.

– Что тебя тревожит, Изгнанник? Я думала, тебе нравится мой сад.

– Нравится. Просто очень холодно. Это единственное неудобство.

– Так устроено это место. – Она коснулась шрама на моей щеке своей прохладной рукой, заглядывая мне в лицо своими зелеными глазами. – Этого мне не изменить.

– Но в вас… это не беда. – Я приблизился к ней и поцеловал. Ее губы были холодны, она не двигалась, просто смотрела на меня без всякого выражения. Потом взяла меня за руку и повела по другой дорожке.

Мы обошли весь сад. Валлин ничего не сказала о моем поступке, но я, конечно же, только об этом и думал. Пока я восхищался ее деревьями, цветами, фонтанами и скульптурой, моя плоть горела в огне, грозя расплавить ледяные шедевры моим стыдом, страхом, злостью и сожалением. Стыд, страх и злость можно было объяснить. Она демон. Как я мог так легко забыть об этом? Как низко я пал, как сломлен мой дух, что я поддался обаянию прекрасного лица и добрым словам того, от кого ожидал только зла! А она знала, что я сделаю, она знала, как она ответит на мой поступок. Я не хочу, чтобы со мной играли. Но вот сожаление с трудом поддавалось объяснению. Я сострадал Валлин, видеть ее в этом месте было горько. Я мечтал дать ей что-нибудь от себя, чтобы на ее лице было написано то вдохновение, которое я видел в библиотеке. Это безумие. Она же мой враг.

Я ничего не понимал. Я знал это так точно, как знал собственное имя. Я повторял себе, что должен быть осторожен. Но когда она после нашей прогулки велела мне идти в библиотеку, я побежал за ней, как верный пес, забыв обо всем. Я нашел книгу с дерзийскими преданиями. Она сидела на подушках под хрустальной люстрой, а я устроился на холодном полу. Я сидел, скрестив ноги и придерживая книгу дрожащей рукой, отдаваясь магии слов. Дерзийцы были воинами, но у них было огромное собрание странных романтических историй. Я не осмеливался взглянуть на Валлин во время чтения. Один раз я уже видел ее с глазами горящими вдохновением. Все мои страхи и вопросы ушли, меня больше не интересовали пропавшие воспоминания. Я понимал, что она заведет меня по дороге безумия туда, куда не смогли привести даже гастеи.

Так я и жил в Кир-Вагоноте. Каждый день по нескольку часов я читал Валлин и ее сменяющим друг друга приятелям. Другие демоны так же восхищались чтением, как и Валлин. Я размышлял над тем, что Меррит рассказывал мне о вине и любви, и решил, что с книгами все обстоит примерно так же. Демоны могли разбирать написанные слова, но им требовался человеческий голос, чтобы эти слова складывались в истории.

Когда мы не занимались чтением, я все равно был рядом с ней. Играл в различные игры: ульяты, шашки, рыцарей и замки, – или бродил с ней по саду, или сидел и слушал, как она играет на маленькой арфе. Кошмарные, скребущие душу звуки никак не сочетались с музыкой ее голоса и звонким смехом. Она заставила меня петь и решила, что мое пение действительно никуда не годится.

– У тебя красивый звучный голос, – сказала она. – Но вот ноты тебя не слушаются. – Она заставляла меня смеяться, и я считал, что прожил день не зря, если и мне удавалось ее развеселить.

Мы говорили о книгах, которые я читал; она просила меня рассказывать о животных и деревьях, землях и народах того мира, откуда я пришел. Она ни разу не спросила о моих друзьях или семье. Это были как раз те вещи, о которых я не смог бы ей рассказать. Я пристрастился бегать по коридорам замка. Она надевала рубаху и лосины и бежала рядом со мной, никогда не уставая, не задыхаясь, не сбиваясь с ритма, все время пытаясь понять, почему я нахожу такое удовольствие в этом занятии.