Далия Трускиновская - Диармайд. Зимняя сказка

Наблюдательная девочка, подумала Дара, но дальше, дальше! К сиде Ниав!

– Про сиду Ниав он рассказал мне осенью, – уловив невысказанный вопрос, ответила Фаина. – Он спросил: знаешь, что сегодня за день? А у меня были часы с календарем. Я посмотрела. Первое ноября, говорю. И он сказал: сегодня Самхэйн, время, когда почти не остается границы между Этим и Другим Миром. Тем, кто живет неподалеку от холмов, лучше не высовывать ночью носа – сиды последний раз в году выезжают на своих белых скакунах и могут прихватить с собой. Но Самхэйн – время, когда пленник может покинуть зеленый холм. Мы сидели в парке, на детской площадке, мы были одни, и он говорил весь вечер, только для меня, целый вечер…

– О сидах? – слишком громко удивилась Дара и сбила тонкую настройку транса.

– О племени богини Дану, – подтвердила Фаина, но уже другим голосом. – О короле Айлиле и королеве Медб, о Кухулине, о стеклянной башне посреди моря, в которой живут фоморы…

Она замолчала, и на ее лице было непонимание: с чего вдруг потребовалось рассказывать незнакомой женщине то, что хранилось в душе только для себя?

Дара же сидела напротив, приоткрыв рот. Идя по следу Ниав, она, кажется, опять вышла на Диармайда!

– Как он выглядел? – неожиданно для себя спросила Дара.

– Кто?

– Этот учитель, как его… Дим-Димыч.

– Как выглядел? Ну… Он был высокий, с сигаретой, в темных очках…

Дара кивнула – то, что выныривало из толпы, и то, что появлялось из Другого Мира, Фаининым словам пока не противоречило.

– Он их когда-нибудь снимает?

– Очень редко…

– Еще!

– Ну… я не знаю…

Фаина сказала правду – Дара, попытавшись считать то, что представила себе девушка, увидела словно бы снизу силуэт склонившегося человека, увидела и довольно большие очки в оправе из темного тусклого металла, и пальцы у рта, из которых торчала эта самая сигарета с длинным столбиком пепла, но черты лица плыли, вот оно обретало четкость и благородную лепку щек и подбородка, а вот туманилось, распространялось вширь, вымывалось из памяти…

– Вспоминай!

А вот повышать голос не следовало.

– А зачем? Мало ли, какой он был! – вдруг Фаина разозлилась и стукнула кулачком по бедру. – Ну, какое это имеет значение?! Вы что, тоже считаете, что имеет, да?!

– Нет, конечно же, нет! – воскликнула Дара, понимая, что девушка не врет. Фаина действительно не помнила лица Диармайда. Во-первых, прошло девять лет, во-вторых, ведя уединенный образ жизни, она просто с детства не научилась искать отличия в человеческих лицах и запоминать их.

Но этот взрыв возмущения…

Самой Даре тоже было шестнадцать, когда она познакомилась с Артуром. И кое-что стало для нее таким же ясным, как собственная биография.

Дара еще раз огляделась. Не может быть, чтобы у Фаины не осталось чего-то на память об этом «Дим-Димыче», знатоке древних преданий и любителе поэзии. У нее самой хранились Артуровы наброски, кассеты, зажигалка, все это сгинуло при переезде и правильно сделало. Есть же что-то, есть, и вот сейчас девушка в волнении выдаст себя…

Перехватил взгляд Дары, направленный на полки, Фаина быстро заговорила о том, как молодые поэты переругались до визга и она опять оказалась одна, даже без подруги Марианны, наедине с книгами…

– И Дим-Димыч исчез? Как сквозь землю провалился? – Дара опять сделала знак, собирающий внимание. и глаза Фаины замерли, девушка видела перед собой только протянутую руку.

– Он был болен. Он был очень болен. С ним случилась беда. Он даже стал пить.

– И однажды он пришел к тебе, – уже догадываясь, какие слова прозвучат, подсказала Дара.

– Да, пришел и попросил спрятать одну вещь.

– Это была толстая самодельная книга без названия.

– Да, он отдал мне эту книгу и попросил хранить, пока он за ней не вернется. Я спросила – когда? Он не знал, он только обещал вернуться. Он очень просил сохранить книгу. Говорил, что только сюда он может вернуться, сюда, где живет память. Говорил, что только я одна могу, только мне он доверяет. И больше я его не видела…

– Вон она стоит, эта книга, – Дара указала подбородком. – Если позволишь, я возьму ее…

И, очень медленно поднявшись из кресла, продолжая держать перед лицом Фаины знак из пальцев, Дара встала коленом на диван и сняла с полки толстый и тяжелый фолиант. Растопыренных пальцев едва хватило, чтобы цепко взяться за корешок переплета.

Чтобы положить его на стол и раскрыть, ей пришлось убрать знак. И, пока Фаина приходила в себя, Дара успела перелистать книгу. Она отличалась от той, что хранилась в Ленинке! Хотя бы тем, что в ней были рисунки!

– Что вы делаете?! – закричала Фаина. – Отдайте сейчас же! Не смейте ее трогать!

– Ничего с ней не сделается. Я уже видела по меньшей мере две такие. Я только хочу сравнить…

– Нет! Ни с чем вы ее не будете сравнивать!

– Фаина! Этот твой Дим-Димыч изготовил несколько таких книг, и все разные! Я хочу проверить одну мысль, понимаешь? Он делал одну книгу в девять лет, потому что раз в девять лет он заболевал опасной болезнью! И он хотел хотя бы так сохранить свои знания и древние стихи…

Дара старалась говорить, как с ребенком, не пускаясь в сложности, но перед ней был вовсе не ребенок, перед ней был ее родной город, на несколько минут воплотившийся в девушку с красивым лицом, которая пытается быть королевой в стенах своей квартирки и напрочь утратила понятие о течении времени.

– Вы ничего не будете проверять, отдайте книгу, он мне ее оставил, он за ней вернется! – перебивая Дару, твердила Фаина. – Я папу позову!

– Он обещал вернуться через девять лет? И поэтому ты пришла в салон?

– Папа! – закричала Фаина. – Папа, иди сюда скорее!

– Ты девять лет его ждала? Не помня лица? Не помня голоса? Вот просто так сидела и ждала? – Дара не понимала, откуда в ней вдруг столько злости, бедная горбунья вовсе не заслужила сарказма и ехидства.

– Вы ничего не понимаете и не можете понять! – отрубила Фаина. – Да папа же! Я же зову!

Дара хотела сказать, что, наоборот, все прекрасно понимает. Но вдруг сообразила: любые слова будут сейчас жестоки. А она – целительница, и право на жестокость ей дано не для таких дурацких споров.

Фаина и не могла жить иначе – она хранила в душе самое яркое и светлое, что с ней случилось в жизни. Если бы пришел другой, более реальный мужчина, она бы через две недели закинула книгу Диармайда на антресоли.

Но мужчина к ней прийти не мог – хотя бы потому, что она прятала от людей и свое уродливое тело, и свое красивое лицо впридачу.

Город, опять подумала Дара, вот он во всей своей красе – город, где окаменевшее время сбилось с пути и ползет задом наперед! Город, который никому не дает быть в полной мере молодым, зато на столетия растягивает старость! Город, который разводит в человеческих душах кладбища и заставляет девушек сажать цветочки на могилке каждой амурной встречи, да что встречи – на могилке каждого пристального мужского взгляда!