Далия Трускиновская - Несусветный эскадрон

– Я вам ведерочко дам, – пообещал дед, глядя с невыразимой тоской.

Глаза у него были поразительно яркие, голубые с прозеленью.

– Что же мы у вас ведерочко забирать станем? Ведерочко вам самому нужно.

Нам с Гунаром только и не хватало сейчас покупать ведерко к рыбе впридачу. И тащиться с ним за полсотни километров…

– Ведерочко вы мне потом вернете. Мне бы рыбку мою бедненькую выручить…

Гунар посмотрел на меня, я – на него, и мысль нас озарила одна и та же: ну вот, сумасшедшего Бог послал…

– Задыхается моя рыбка, – объяснил странный дед. – Какой-то скот запасся горючим, пока еще дешевое было, врыл цистерны возле самой воды. А они возьми да протеки! Выручите рыбку мою, пустите в чистую воду!.. А ведерочко обратно принесите, вот тут в кустики поставьте… Или даже можете не приносить…

Жалко было смотреть на диковинного старика.

– Где ж ты теперь, дедушка, чистую воду найдешь? – со вздохом спросил Гунар. – Все ведь изгадили…

– В речку пустите, – взмолился дед. – Есть же тут какие-то речки! Найдите чистенькую… Можете ведерочко и не приносить, я другое найду. Мне бы только рыбку выручить…

Он присел на придорожный камень и низко опустил голову. Казалось, еще минута – и сползет дед, окажется перед нами на коленях.

– Давай сюда ведерко! – твердо сказал Гунар. – Дотащим, а?

– Дотащим! – как можно бодрее пообещала я. – Что ты, дедушка? Плачешь?..

– Зачем я только сюда перебирался? Убираться мне отсюда надо, – сказал дед. – Снимусь вот ночью – и подамся куда-нибудь. Вы, люди добрые, не знаете ли где хорошего местечка? Болотца, никому не нужного, чтобы от жилья подальше?

– Болот теперь тут будет предостаточно. Как мелиорацию забросили, так и болота заведутся, – Гунар приподнял ведерко с рыбой, и по его физиономии я поняла, что если в одной руке тащить сумку с фотоаппаратурой, а в другой рыбу, то далеко не уйдешь.

– А ведь как мне тут сперва понравилось! – продолжал дед. – Земелька ухоженная, порядок соблюдается, речки свежие и роднички, воздух хороший, цветы, птицы… И соседи были почтенные. А что теперь? Думал, девицы по вечерам петь на бережку будут. Какие там девицы! Налетели как-то со своими парнями – думал, оглохну. Опять же – теперь все вспомнили мое перелетное происхождение. Лети, говорят, туда, откуда снялся, нам мигрантов не надобно! Люди добрые, что это за слово такое дурное – «мигрант»?..

– Не думай об этих глупостях, дедушка. Дураков всегда хватало, – сказала я. – Что, Гунчук, дотащим ведерко?

Он призадумался.

– Можно в Даугаву выпустить, – подумав, решил он. – Правда, и там уже не вода, а таблица Менделеева. Но ничего чище поблизости нет.

– И на том спасибо, – дед забавно поклонился. – Может, и я вам когда пригожусь. Позовете – откликнусь.

– Как же мы тебя позовем? Ты же нам имени не назвал, – заметил Гунар. – Я, к примеру, – Гунар, а ты?

– А вот по имени меня называть не надо, – строго сказал дед. – Положим, снялся я и полетел. Услышу имя – опущусь туда, откуда прозвучало. Так ведь и тебя погубить недолго, и прочую живую тварь. Имя я тебе на бумажке запишу. Вдруг местечко для меня присмотришь – тогда кликай.

Мы так и шарахнулись. Дедово безумие становилось каким-то устрашающим.

– Да вы не бойтесь! – воскликнул он. – Вы мою рыбку спасете, а я вас в беде не брошу. Дайте чем писать-то…

И он написал на задней страничке блокнота… Я сразу сунула нос – но после явления путиса, после похождений упрямого двойника меня это имя вовсе не удивило.

Я поняла, кто стоит перед нами.

– Пойдем, Гунчук, – сказала я. – Пойдем, автобус ждать не станет. Мне еще репортаж писать, тебе – проявлять, печатать, и вообще…

Дед усмехнулся.

Наши глаза встретились.

– А ведь позову…

– Зови, – отвечал он. – Только – осторожно!

И помахал на прощание рукой.

И растаял в придорожных кустах.

Автобус, конечно же, был переполнен. Гунар берег свой сундук с аппаратурой, я отвечала за ведро. На повороте из-за прибрежной зелени сверкнуло озеро.

Это было небольшое, но очень красивое озеро. И даже представлять не хотелось на этом месте гнилую трясину.

Как бы в ответ на печальные мысли вода, вылетев из ведра, мазнула меня по щеке и плюхнулась обратно.

Неподалеку от железнодорожной станции мы спустились к реке и выпустили окуней.

– А могли и поджарить… – вздохнул Гунар. – Ты с электрички куда пойдешь?

– Домой поеду, а ты?

– Я – на базар. Не составишь компанию?

Я вдруг вообразила себе Гунара на базаре таким, каким привыкла видеть его всегда: длинное аристократическое пальто, черная широкополая шляпа, и этот сундук через плечо – фирменный, между прочим, сундучок с дорогой аппаратурой. Но он давно уже стал другим – потому что ходить в потертой курточке было прилично, а в обтрепанном длинном пальто – уже неприлично. И богемная шляпа в конце концов стала так выглядеть, будто ее корова жевала… На новые денег не было. Вообще ни у кого из нас в то лето не было денег.

На базаре все было чуточку дешевле. В хозяйстве, где работает один муж, а жена с малышами сидит дома, каждый сантим на счету.

Картошку Гунару привозил какой-то деревенский родственник. Но макароны и крупу, маргарин и яйца он брал на базаре. В его сундуке даже лежало несколько сложенных полиэтиленовых пакетов – вдруг подвернется что-нибудь подешевле. Еще полтора года назад невозможно было вообразить себе щеголя Гунара на базаре с пакетами…

Я тоже прикидывала, брать ли шпротный паштет загадочного качества, но дешевый, или колбасу, качество которой – на виду, зато цена гораздо выше.

Наконец мы отоварились под завязку.

– Твоей Лиге колготки не нужны? – спросила я. – Тут сейчас можно недорого купить.

Гунар задумался – может ли он, фотожурналист с именем, позволить себе купить для жены запасные колготки. И, видимо, решил – кутить так кутить!

– Пошли!

Мы настолько друг к дружке привыкли, что я бы при нем, пожалуй, и белье могла выбирать без стеснения.

Та площадь Центрального рынка, где когда-то стояли ряды великолепных роз и гладиолусов, была забита странными людьми – все они, выстроившись, как на параде, тупо глядели в асфальт, а на вытянутых руках держали самые неожиданные вещи. Я бы не могла простоять вот так целый день, чтобы все равно не продать старый утюг или кофточку. А они вот могли. В Риге ни один завод, ни одна фабрика толком не работали. Эти люди умели только то, чему их научили – а научили покорно сидеть за конвейером. И вот они продавали домашние вещи.

Мы протискивались вдоль колготочного ряда. Гунар полностью доверил мне выбор, а сам охранял от карманных воров мою сумку.

– Вот эти – какого размера? – спросила я, выуживая из связки пару колготок. И тогда лишь глянула в лицо продавщице.