Леонида Подвойская - Тьма

- Ну, ты, пожалуй, больше козочка…

- Не до шуток сейчас. Алёша его узнал! Просто так! На улице, когда он от меня ушёл!

- Он был у нас… у тебя?

- Да, и я его выгнала. А сын… там… в сквере… - она опять вспомнила, как Алексей бросился к одинокому… несчастному… отверженному… и вновь разрыдалась.

- Ребёнок узнал… А я… А мы… Когда он нуждался в помощи, я его под пытки к ментам… Правильно он сказал… А ты говоришь - и там, у церкви - он? Бедный! Что же у него на душе должно твориться!

- Ну-ну-ну. Хватит самобичеваний! Сваляли дурака, давай что - то делать. Где он?

- Не знаю.

- Ладно. Я выезжаю, а ты пока выплачься и подумай, где его в столице искать. Не просто так же он приехал.

- Я… я сейчас думать ни о чём не могу. Я жить, дышать не могу!

- Успокойся. Тебе истерики не к лицу.

Затем она набрала младшую сестричку и ей тоже всё рассказала. Правда, после её встречи с Холерой, доверительные отношения были утрачены, но по такому вопросу…

- Я тебе только что звонила, - страшным голосом ответила девушка.

- Только что случилось ужасное!

- Нет! Послушай меня! Включи ящик! Оказывается, они все… Сегодня утром…

- Танька, подожди! Врубаю. Ты пока послушай, что я скажу…

- Нет! Это был он! - разрыдалась в телефон младшая сестра. - Я сначала узнала… потом не узнала… Это всё Михаил!

- Ты о чём? Кто «он»?

- Максим, кто же ещё!

Синичка уде смотрела новости. Кто-то из коллег уже давно подсуетился насчёт информатора, и новое чудо недолго оставалось неведомым широкой общественности. Шёл прямой репортаж из всё того же интерната. Здоровые, начавшие осторожно ходить паралитики, рассматривающие осветившийся мир бывшие слепые детки… И уже счастливые матери. И сияющий, отпевающий благодарственный молебн пастырь.

- Он… он даже не ел и не пил… Всё мучился, исцелял. А результата всё не было… - продолжала по телефону Татьяна. - А вчера мы перестали верить… хотели… хотели… а он исчез… А сегодня…

- Он не исчез. Он пришёл ко мне…

- Не отпускай его! Ради Бога, не отпускай! Я скоро буду!

- Поздно. Я его прогнала. А во дворе его Лёшка узнал. Какая же я дура!

- Господи! Какой же ад у него сейчас в душе!

- Да… Бедный, бедный мальчик, - прошептала Синичка, отключая телефон.

Но она ошиблась. В действительности, Максим, счастливо улыбаясь, рассматривал город из окна такси.

«Нет, ну ты настоящий урод!» - радостно корил он себя. «Нашёл к кому лезть! Если даже ребёнок узнал, то…». И всё же, когда в дверном проёме показался Белый-старший, сердце Максима забилось быстро - быстро, а потом остановилось.

- Это я, па… - сдавленным, дрожащим голосом произнёс он. - Честное слово… - юноша не успел договорить, как очутился в родных крепких объятиях отца.

«Вот я плыву по извилистой речке

Чувствую сильные руки отца» - задохнулся он от счастья.

«И потому мне легко и беспечно

И потому плыть могу без конца…» - разревелся бедный мальчишка. На «Аааххх» он вдыхал воздух, а выдыхал уже слезами.

- Наконец-то… Живой… - шептал отец, не выпуская Максима. А тот и не вырывался и не вытирал слёз. Как они нам нужны, наши старики и как поздно это начинаешь осознавать!

- Ну всё. Проходи, - спохватился отец, услышав похожие на всхлипывания звуки. Он не был круче сына, просто боялся, даже не боялся, а просто не хотел показать своей слабости. И даже не то, чтобы не хотел… Ну да ладно.

Они прошли в квартиру. Пока что Максим не замечал ничего, не отрывая взгляда от своего папули. Это же так соскучится! А отец - ничего. Только вот седины здорово прибавилось. И глаза. До чего же уставшие глаза!

- Садись, - потянул Белый-старший сына на просторный диван в зале. Или пошли в твою комнату. Ты вообще посмотри нашу квартиру. Вот это зал, понял, да? Это твоя комната. А это - детская для Насти. Или нет, может, есть хочешь? Конечно, хочешь! Пойдём на кухню, как в старые добрые. Заодно и расскажешь, где болтался и что это с тобой.

Кухня была большая и светлая. Но неуютная. Ещё точнее - чужая. Только старый родной, видавший виды чайник согревал душу. Отец, не мудрствуя лукаво, начал сооружать яичницу, нарезал колбасы, затем, спохватившись, вытянул из холодильника кастрюлю, поставил на плиту. Электрическую. Максим вздохнул, вспомнив, как в раннем детстве жарил прямо над газовой конфоркой колбасу. Чтобы пригорела и получилась "как шашлык". Все вилки закоптил.

- Сейчас всё будет готово. Я пока позвоню… Пусть всё бросает и бежит сюда. Они с Настюшей гулять пошли. А я… Максим, ты не представляешь, как же ты меня… нас… ну нельзя же так! - потянулся отец к мобильнику.

- Не надо, па. В таком виде…

- Ничего. Ей придётся привыкать. Мне, правда, тоже… Что это вообще такое? Что с тобой вообще твориться? Что, да что же с тобой сделали, сынок?

- Вот именно, па. Давай сначала поговорим. Что творится и что это такое, - собираясь с мыслями, Максим смотрел, как отец, спохватившись, наливает в его любимую с детства глубокую тарелку борщ. Себе не налил, сел напротив, ожидая рассказа.

- Я не знаю, па. После того самого первого случая, ну ещё в больнице, всё вприпрыжку. Знаешь, я даже эмира лечил.

- Я много знаю, сынуля. Не совсем отставший от жизни динозавр. За новостями слежу. Догадывался, к каким сенсациям ты руку приложил. За деток инвалидов - горжусь. Ты у меня просто умница! А вот, что в разборки с криминалом влез - зря.

- Но па! Разве ты забыл… ты видел, как тогда… что они с…

- Ладно, не об этом сейчас. Вот это - что с тобой?

- Папа, папуля, ты только не пугайся, хорошо? Ты веришь тому, что я говорю?

- Приходится верить, - кивнул в его же сторону отец.

- Так вот, па. Я подозреваю… что… мы… - собирался с мужеством Максим, - что мы… вообще не люди! То есть, люди, - но…, поспешно поправился Максим, увидев, как побледнело лицо Белого-старшего, - но другие, понимаешь. Ну, как люди произошли от обезьян, так мы - от людей.

- Людены, - вдруг усмехнулся Максимов отец. - Ничего нового и оригинального. Стругацких и я в юности до дыр зачитывал. - Только вот не выплясывается, сынок. - Им, после как ты говоришь, «происхождения от людей» все наши проблемы до фени были. А ты только и делаешь, что болтаешься неизвестно где, лечишь кого ни попадя и разборки с бандюганами устраиваешь…

- Они могли уже делать, что хотели. А меня оттуда сбрасывает назад и - опять в какую-нибудь новую кашу. А последний раз какая- то девчонка так приветила, что вот такой стал.

- Подожди! - потряс головой отец. - Ты ешь, пока я это переварю…

- Каламбурчик, - фыркнул Максим, но послушно взялся за ложку.

- И ты ещё смеёшься?

- А что, плакать? Уже. Когда боялся к тебе прийти таким…

- Ладно-ладно, - ласково погладил отец обгоревшую лысину Максима. - Эк тебя потрепало - от смеха в слёзы… Супермен! Ешь, сказал!